Т. Клайн - Церемонии

Не радовался даже Берт Стиглер, дела у которого сегодня шли особенно бодро. Они с женой жили в основном на жалование, прибыли и потери магазина почти никак не отличали их от остальных. Кроме того, посаженные Ирмой — замужней дочерью Берта — патиссоны практически за ночь уничтожили какие-то особенно прожорливые жирные серые слизни, которые никогда раньше не водились в округе.

— Слыхали, что стряслось у Вердоков? — спросил Стиглер, пробивая покупку Аврама Стуртеванта.

— Я был так занят собственными полями, что не знаю даже, что там творится у других, — ответил Стуртевант.

— Так я расскажу, — рявкнул с другого конца помещения Нафан Лундт. — Корова лягнула Лизу в голову, когда та попыталась выдоить из нее хоть каплю молока.

— Да что ты говоришь! Господь милосердный, как она себя чувствует?

— Поганенько, — сказал Лундт. — Кое-кто считает, что она не дотянет до воскресенья.

— Мы все молимся за нее, — добавил Амос Райд. — Ничего другого не остается.

— Мы тоже будем молиться, — сказал Стуртевант. — А мой брат об этом знает?

— Сейчас сам у него и спросишь, — заметил Стиглер, который смотрел на улицу сквозь сетку на двери. — Вон он идет.

На крыльце раздались тяжелые шаги Иорама. Он был высоким, представительным мужчиной с тяжелыми черными бровями и черной бородой. Но сегодня он казался бледным и больным.

— Да, — сказал он, услыхав о том, что случилось с Лизой, — я как раз пойду к ним этим вечером, чтобы молиться с братом Адамом и их дочерью, — в голосе Иорама звучала тревога, но по краткости ответа было ясно, что его беспокоит что-то другое.

— А как себя чувствует сестра Лотти, — спросил Райд, — в такое нелегкое для нее время?

— Полагаю, не хуже, чем следовало ожидать, — с мрачным видом ответил Иорам.

— Честно сказать, я ожидал от нее большей стойкости, но… — он пожал плечами. — Видимо, ребенок уж больно крупный. Роды будут тяжелыми. Но мы с Лотти все примем со смирением. Какова воля Господня, так и случится.

Он двинулся вдоль полок, рассматривая хозяйственные товары; мужчине было в новинку выбирать товары, которыми до беременности занималась его жена. Оказавшись в соседнем проходе, Иорам столкнулся нос к носу с Лундтом, единственным мужчиной, который мог сравняться с ним ростом.

— Приветствую, брат Иорам, — сказал Нафан. — Мы с Анной молимся за сестру Лотти.

Иорам коротко кивнул.

— Это хорошо, брат Нафан. Сейчас нужно молиться как никогда.

— Истинная правда, — откликнулся Лундт. — Слыхал, какая беда стряслась вчера у Хама Стадемайра? И такое же творится совсем рядом со мной, у Вафуила Райда. Никогда не видел столько змей вместе — будто в земле Тофет. Старик Вафуил вовсе отказывается выходить из дома.

— Это пройдет, — ответил Иорам. — Все на свете проходит. — В его голосе не было особой надежды.

— Конечно, — продолжал Лундт, следуя за ним вдоль полок. — Господь заботится о богобоязненных. Но если сложить все, что случилось… — Он начал загибать толстые пальцы: — Поговаривают, что по дороге до Аннандейла появилась собачья свора, которая бросается на всех, прямо как Фенкелевский кобель вчера. А что случилось с бедной сестрой Лизой… — Он покачал головой. — И наверняка это не в последний раз, потому что все коровы у Вердоков как взбесились.

— И у Матфея Гейзеля тоже, — сказал из-за прилавка Стиглер. — Говорит, они вот-вот снесут дверь амбара.

— Вот так вот, — продолжил Лундт, — на всех нас свалились какие-нибудь беды…

— А с утра приходил Вернер Клапп, — перебил его Стиглер. — Сказал, что у него какая-то беда с курями. Он только вчера продал четверых Сарру Пороту с женой, а теперь боится, как бы они не потребовали назад деньги, когда поймут, что куры-то не несутся.

— Так вот мы и подумали спросить, что ты об этом скажешь, брат Иорам, — продолжал гнуть свое Лундт. — Когда у людей случаются беды вроде наших…

— Человек рожден для бед и страданий, — сказал Иорам, — и через несчастья открывается путь в царство Божие. Ты и сам знаешь, брат Нафан. Господь нас испытывает.

— Так-то оно так, — откликнулся Лундт, — но не может ли Он слать нам предупреждение? Я говорю о том, кто пришел в наши общину этим летом, о горожанине, который называется именем нашего пророка.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — сказал Иорам. — Не нужно так со мной хитрить. Я с самого начала знал, что у тебя на сердце, потому что и меня беспокоит то же. Хочу послушать, что скажет брат Сарр в свое оправдание, — не забывайте, на этой неделе служба пройдет у него на ферме, — и в это воскресенье я как следует присмотрюсь к этому его гостю. Тогда и узнаем, что повелит нам Господь. Но до той поры ничего другого не остается. Помни, «блажен бодрствующий…»

— Аминь, — откликнулись остальные, не слишком удовлетворенные таким ответом, а Иорам продолжил рассеянно изучать полки, думая об оставшейся дома беременной жене.

Сарра Порота тоже настигли беды, как будто копившиеся на горизонте тучи наконец собрались прямо у него над головой. Его одолело множество мелких неприятностей, и теперь он сомневался в будущем своей фермы. Хотя выжившая курица из первой четверки снова начала нестись, ее яйца были отвратительными, мягкими и почти прозрачными и тряслись как желе, если взять их в руку. Сарр раз за разом напоминал себе, что такое случается нередко, и избавиться от проблемы можно за какую-то неделю, добавляя в пищу больной птицы скорлупу здоровых. Но мысль о гнезде, заполненном яйцами, такими же мягкими, как его собственные, наполняла его отвращением. В них было что-то непотребное, противоестественное, какая-то мерзость пред лицом Господа. Дебора попыталась убедить его в том, что их можно есть без всякого вреда, но Сарр разразился проклятиями и швырнул яйца об утоптанную землю возле амбара. Теперь он понимал, что вел себя как избалованный ребенок, и стыдился этого, но извиняться было уже поздно.

Лучше уж пусть будут мягкие яйца, чем вообще никаких, но четыре курицы, купленные в среду, пока не снесли ни одного. Может быть, они просто еще не привыкли к новому месту? Порот так мало знал о фермерстве, что не был ни в чем уверен. Возможно, им просто нужно обжиться? Как бы там ни было, Порот уже решил: если к концу недели новые курицы не начнут нестись как следует, он отправится к брату Вернеру и потребует вернуть деньги.

Деньги. Этот вопрос был самым серьезным и болезненным. И сегодня утром случилось именно то, чего Сарр боялся больше всего: Фрайерс пришел к ним и сказал, что уезжает. Все это время Пороты обращались с ним как с гостем, а не простым жильцом, и даже приютили на последние две ночи под собственной крышей. Этим утром за завтраком Фрайерс взял обычную свою громадную порцию, потом прокашлялся и объявил, что этим воскресеньем собирается съехать.