Т. Клайн - Церемонии

Но, возможно, у меня слишком живое воображение, потому что меня вдруг замутило из-за всех этих картин. А может, из-за духоты в вагоне после мороженого, и толпы, и шума. Я почувствовала ужасную слабость, и кто-то даже уступил мне место. И тут поезд с ужасающим скрежетом остановился прямо посреди туннеля, свет погас, воздух в вагоне стал горячим и перестал двигаться, и у меня по всей спине забегали такие ужасные мурашки, что я думала — меня стошнит. Кто-то сказал: «Видите, что-то перекрыло туннель», и Рози попытался разглядеть, не стоит ли впереди еще один поезд, но не смог ничего рассмотреть из-за толпы; он стоял рядом со мной, и наше место у окна кто-то занял.

Через несколько секунд свет включился, и поезд пополз вперед. Но потом снова остановился, и свет погас. От этого дергания мне стало только хуже. Поезд еще несколько раз трогался, а потом со скрежетом останавливался, и мой желудок каждый раз подпрыгивал, как будто меня вот-вот вырвет, хотя Рози стоял рядом, положив руку мне на плечо.

Поезд дергался и раскачивался всю дорогу до центра города. Поездка была просто кошмарной. Я знаю, что меня мутило из-за этих движений, но, как ни странно, каждый раз казалось, что тошнота начиналась до того, как мы останавливались, как будто это поезд каким-то образом реагировал на то, что происходит со мной, а не наоборот. Я сказала Рози, что меня сейчас стошнит, но он ответил: «Держитесь, скоро уже приедем», и я как-то сумела справиться с собой, хотя мне казалось, будто весь мир извивается и брыкается у меня внутри. Рози все повторял: «Держитесь, держитесь», и его слова как будто действовали. А потом, помогая мне сойти с поезда, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Поздравляю, Кэрол, вы прошли испытание…»

Наступило серое, сумрачное воскресенье. Громадные облака наступали со всех сторон как дым далеких пожаров, но потом взошло солнце и разогнало их. Фрайерс проснулся рано, его разбудил шум возле дома: сначала голоса, потом хлопок сетчатой двери. Он сонно припомнил, что сегодня воскресенье и Пороты принимают у себя все Братство.

Он сел в постели и выглянул наружу. Возле дома уже стоял блестящий синий «универсал». Джереми нацепил очки, потом взял с прикроватного столика наручные часы. Семь пятнадцать. Не рановато ли думать о боге? Может, община поменяет планы из-за ранения Деборы? Хотя, вряд ли. Теперь, наверное, уже поздно что-то менять.

Фрайерс натянул шорты и футболку, вышел из подсобки и прошел по мокрой траве к дому. Поднимаясь по ступеням заднего крыльца, он услышал резкий мужской голос, который произнес, как бы оправдываясь:

— Мы собирались прийти пешком, но Лотти в таком состоянии…

Когда Фрайерс открыл сетчатую дверь, мужчина умолк. Он сидел за кухонным столом рядом с Сарром Поротом и худой женщиной с суровым лицом — Фрайерс с неприятным чувством узнал мать Порота. Перед обоими мужчинами стояли кружки с кофе. Когда Фрайерс вошел, все повернулись к нему. Он почувствовал себя ребенком, который забрел на вечеринку, где ему не место. Только Порот выглядел дружелюбно.

— А, — произнес он, поднимаясь на ноги, — сегодня он встал пораньше! — Он повернулся к второму мужчине, который остался сидеть. — Брат Иорам, это наш гость, Джереми Фрайерс. Джереми, это Иорам Стуртевант.

Фрайерс пожелал ему доброго утра, и мужчина коротко кивнул.

— Всякое утро доброе.

Так значит вот он, глава секты. Фрайерс немало о нем наслушался. Стуртевант носил такую же бороду, как Порот, и его глаза были такими же темными и пронзительными, но лицо выглядело старше и еще суровее. Строгая черная куртка придавала ему властный вид. Фрайерс подождал, не протянет ли мужчина руку, но тот больше никак его не поприветствовал. В наступившей тишине до Фрайерса донеслись голоса из гостиной: несколько детей и женщина. Люди начинали собираться с самого раннего утра.

— А с моей матерью вы уже встречались, — сказал Порот, кивая на пожилую женщину.

— Да, конечно, — откликнулся Фрайерс. — При довольно неприятных обстоятельствах. — Он повернулся к женщине, которая глядела на него без всякого выражения. На ее щеке все еще виднелась пара красноватых полосок. — Царапины, судя по всему, неплохо заживают.

Женщина приподняла бровь.

— Все по воле Господней.

Порот со вздохом сел на место.

— Ну ладно, все это теперь в прошлом, и слава Богу.

— В прошлом? — Женщина с сомнением пожала плечами. — Нам этого знать не дано.

Стуртевант откашлялся.

— С Божьей помощью мы сегодня же избавимся от зла. — Он глянул на Фрайерса. — Мне говорили, что проклятое животное проявило к вам… особый интерес.

— Да, — ответил Фрайерс, все еще стоя в дверях. Никто не пригласил его сесть. — Не знаю, почему-то она испытывала ко мне особую ненависть.

— И, между тем, вы ни разу не пострадали от его когтей. — Во взгляде Стуртеванта скрывалось обвинение. Фрайерс решил закончить разговор.

— Полагаю, даже за неверующими кто-то присматривает. — Он повернулся к Сарру. — Как себя чувствует Дебора?

— Уже лучше, — сказал Сарр. Все пробормотали: «Аминь». — Сейчас она наверху, отдыхает, но потом спустится. Почему бы вам не приготовить себе завтрак, пока мы втроем посидим в гостиной и подождем остальных?

Они отодвинули стулья и вышли из кухни. Фрайерс заметил в гостиной мальчишку лет девяти или десяти. В кресле-качалке бессильно развалилась крупная, раскрасневшаяся молодая женщина, которая явно была вот-вот готова родить.

Он подогрел себе кофе, открыл один из кухонных шкафчиков и достал коробку с сухим завтраком, которую купил в первую свою поездку в город. В банке, которую Пороты использовали теперь вместо кувшина для молока, было почти пусто. Фрайерс взял лампу, которая висела у лестницы в погреб, зажег ее и осторожно спустился вниз с лампой в одной руке и банкой — в другой.

На дне металлической канистры все еще оставалась пара дюймов молока, но стоило открыть крышку, как стало ясно, что оно скисло. Запах наполнил весь погреб — хотя, возможно, это была вонь разложения? Может ли запах мертвого животного оказаться таким стойким? По пути к лестнице Фрайерс прошел мимо дальней полки и поднял лампу повыше, чтобы проверить, нет ли яиц. Яичная картонка пустовала. Курицы все еще не начали нестись. Куда вообще катится эта ферма? Все разваливается на глазах.

На ферме собирались новые люди, некоторые подъезжали в автомобилях и грузовиках, другие, кто жил поближе, приходили пешком. Те, кто приходил позже, направлялись прямиком на лужайку. Люди из гостиной тоже вышли наружу, и Фрайерс остался в доме один. С урчащим желудком он наблюдал за облаченными в черное семьями снаружи, пытаясь приготовить завтрак из подгоревшего тоста и кофе. Он узнал нескольких человек, которые прошли под окнами, и заметил семейное сходство с другими. Матфей Гейзель приехал вместе с жизнерадостной седоволосой старушкой, — Фрайерс догадался, что это его жена. Потом он узнал брата Гейзеля, Гидеона, по давней встрече в кооперативе. Заметил Берта и Амелию Стиглер, управляющих магазином, и Нафана Лундта, который, как он помнил, ему не понравился, в сопровождении жены и двух дочерей. Одна из них, младшая, показалась знакомой. Фрайерс разглядывал ее, все больше утверждаясь в том, что именно она сидела в автомобиле, который чуть не сбил его на дороге. Не стоит торопиться с выводами. Со всем этим кровосмешением все они тут похожи друг на друга.