Т. Клайн - Церемонии

Тому, как серьезно Рози относился к литературе, можно было только восхищаться.

Фрайерс сидел в шезлонге перед флигелем, щурился от солнца и жары, пытался сосредоточиться на книге и одновременно отмахивался от двух мушек, которые назойливо кружили вокруг его головы. Он с радостью вернулся бы в прохладу и темноту комнаты, но надежда немного подзагореть перед приездом Кэрол удерживала его снаружи. Он жалел, что не смог противостоять отличной стряпне Деборы и не слишком тщательно соблюдал диету на этой неделе, но, по крайней мере, заставил себя совершить короткую пробежку вдоль дороги (после чего долго отмокал в ванне), а потом честно попытался оживить свою комнату. Теперь на постели было чистое белье, на стене висел постер «Провидения» Алена Рене, на столике у кровати стояла ваза со свежесрезанными розами с кустов рядом с домом. Все книги и бумаги лежали на своих местах. Фрайерс даже подрезал плющ вокруг окон.

День был в самом разгаре, жара действовала отупляюще, и, несмотря на назойливых мух, требовалось прилагать волевое усилие, просто чтобы не уснуть. Фрайерсу было немного неуютно из-за того, что он вот так сидит на месте, читает, грезит или дремлет и шевелится только для того, чтобы отклеить потную кожу от спинки шезлонга, — прямо на виду у Сарра и Деборы, которые трудились на соседнем поле под какую-то монотонную песенку. Их работа явно требовала бо́льших усилий, чем переворачивание страниц романа, и определенно была куда скучнее. Но Фрайерс не вызвался им помочь и не стал возвращаться внутрь. Он решил: пусть думают что угодно, он хорошо заплатил за это время и имеет полное право насладиться чтением.

И, откровенно говоря, он наслаждался им вполне искренне. «Монах», готический роман, за который он взялся на этот раз, был куда живее, чем те, что он читал прежде, и, к его удовольствию, оказался беспощадно скабрезным даже по современным меркам. Фрайерс представлял, какой скандал он вызвал в восемнадцатом веке.

Но он чувствовал все большее беспокойство и нетерпение. Где же Кэрол? Почему она так задерживается? Обещала приехать к полудню, а сейчас уже четверть второго. Может, что-то случилось, и ей пришлось отказаться от поездки? Впервые Фрайерс пожалел, что у Поротов нет телефона; неприятно надеяться только на почту. Он оставил адрес для пересылки в своем почтовом отделении в Нью-Йорке, но не получил ничего, кроме письма от Кэрол, которая отправила его прямо на ферму, и нескольких открыток — безрадостных поздравлений со вступлением в четвертый десяток (эта участь на самом деле постигнет его только завтра). Фрайерс тщательно спрятал открытки в верхнем ящике комода, среди блокнотов и бумаг, как будто не хотел напоминаний об этом дне. Он гадал, не придут ли завтра поздравления от Лоры или бывшей жены. И надеялся, что нет.

Боже мой, неужели действительно уже завтра? Все случилось так быстро. Он чувствовал себя доктором Фаустом, которому остался всего час жизни. Разумеется, двадцатый день рождения прошел еще хуже; было так грустно расставаться с подростковым высокомерием, с особыми вольностями, ощущением будущего с бесконечными возможностями…

Лежащая на коленях книга захлопнулась. Голова Фрайерса отяжелела, мысли понемногу замедлились. Он снова задремывал, соскальзывал в сиреневый мир, где смешивались сны и невнятные видения, разогретые мельтешащими по векам солнечными лучами. Кэрол села рядом, протянула руку в теплом воздухе. Потом томным движением перекатилась ближе, прижалась бедром к его руке, и Фрайерс тут же понял, что под юбкой на ней ничего нет, — он практически чувствовал, как завитки волос у нее в промежности касаются кончиков его пальцев. Но в следующую секунду осознал, что эти волосы, густые и темные как мех, принадлежат не Кэрол, а Деборе. Как только он ее коснулся, женщина поднялась и встала перед ним, — Фрайерсу открылись полные бедра и пышная грудь Деборы. Она пристально уставилась на него сверху вниз, ее рот раскрылся, как будто она собиралась заговорить, но тут место, которого он касался пальцами, стало влажным.

Фрайерс внезапно пробудился. Старая черная кошка Поротов, Ревекка, прохаживалась туда-сюда по траве перед шезлонгом, легко ударяясь головой о протянутую руку и глядя на него снизу вверх. У него на глазах она высунула розовый язычок и лизнула ему кончики пальцев.

Сарр и Дебора продолжали работать под палящим солнцем. Склонившись над рыхлой землей и не обращая внимания на боль в спинах, они сажали тыквенные семена между пустыми рядами, где скоро покажутся первые крохотные ростки кукурузы. Меньше чем в пятидесяти ярдах их гость дремал над книгой и изредка отмахивался от невидимых насекомых. Время от времени Дебора оглядывалась на него и улыбалась, но муж только качал головой и упорно смотрел в землю.

Когда у них было настроение, супруги начинали петь одну из посевных песенок, на этот раз попроще, лучше подходящую к их работе:

Внезапно Дебора прекратила петь и ткнула мужа в бок.

— Смотри, — прошептала она, ухмыляясь. — Ты только посмотри на него.

Сидящий у флигеля Фрайерс снова задремал. Раскрытая книга лежала на коленях, ветер перелистывал страницы.

Сарр нахмурился и отвернулся. Обычно он с легкостью убеждал себя в том, что его труд ему нравится, — в конце концов, это ведь истинная правда! — но при виде Фрайерса, погруженного в столь откровенное безделье, сделать это было куда сложнее. Порот и сам бы с радостью сейчас поспал или, по крайней мере, растянулся бы на прохладных простынях в их маленькой спаленке и позволил бы Деборе приготовить для него какое-нибудь холодное питье. Она поднялась бы из кухни с двумя высокими стаканами на подносе: кубики льда позванивают при каждом движении, длинное платье негромко шелестит вокруг ног… Сарр помотал головой, избавляясь от видения, и ботинком сгреб землю поверх посаженных семян.

— Не удивлюсь, если он спит по двадцать часов в день!

Дебора улыбнулась.

— Ладно тебе, не суди так строго. Сам знаешь, как поздно он ложится, а этим утром я видела, как он встал очень рано и делал упражнения. Он меня не заметил.

Сарр презрительно хмыкнул.

— Упражнения! Смех, да и только. А потом все утро лежит в ванне, как будто успел вспотеть! Я так скажу: если бы он на самом деле хотел стать посильнее, пришел бы нам помочь. Видит бог, работы тут предостаточно. — Выложив цепочку семян и вдавив каждое в землю, он выпрямился и потер поясницу. — Я бы показал ему, как по-настоящему укрепить мышцы. Готов поспорить, он ни дня не проработал за всю свою жизнь. По-настоящему, как мы.