Джон Ширли - Черные крылья Ктулху • 2 [Восемнадцать историй из вселенной Лавкрафта] [сборник]

— Вижу, сегодня вы принесли вино с собой, — заметил Федор.

— Да. Мерло калифорнийского урожая. Все еще пытаюсь понять, каково это — пить. — Роман застенчиво улыбнулся. Сегодня на нем был тот же самый костюм, что и в предыдущий раз. Аккуратный, будто с иголочки. — Странные ощущения вызывает алкоголь. — Спустя мгновение он добавил: — Да, простите меня за дверь. Когда я пришел, здесь никого не было. А мне необходимо было войти.

Федор недовольно фыркнул. Он намеревался сдавать эту комнату под офис, а теперь этот ненормальный все испортил! Дверь, ведущая на наружную лестницу, была распахнута, дерево вокруг замка расщеплено. На прикроватном столике валялась большая отвертка.

— Ну и зачем? — воскликнул Федор. — Я имею в виду: отчего такая необходимость попасть в дом? Почему было просто не записаться на прием?

Роман поболтал вино в стакане:

— Я… я ищу здесь что-то. И я… не мог ждать. Не знаю почему.

В обычные дни в это время Федор уже должен был отправиться домой, но сегодня он задержался ради особенного пациента. Мать Романа быстро распорядилась починить сломанную дверь и заплатила приличный задаток за лечение сына. Кроме того, Роман был намного интереснее большинства рядовых пациентов Федора.

Сейчас молодой человек сидел, откинувшись на спинку большого мягкого кресла, и, казалось, был полностью погружен в свои мысли. Время от времени он разглаживал несуществующие складки на пиджаке.

— Ваша мать вкратце ввела меня в курс дела, — сказал Федор. — Может быть, расскажете, что вы сами считаете истинным, а что нет?

Он прочитал вслух свои записи.

Роману исполнился двадцать один год. Единственный ребенок в семье, он до девяти лет страдал от ночных кошмаров и периодически писался в кровать. Когда мальчику исполнилось тринадцать, умер его отец. Впрочем, они никогда не были близки. С трудом заводил друзей, но, так как был милым, располагающим к себе мальчиком, пожилые люди его любили. Сам Роман обожал кошек, однако после четвертой принесенной в дом кошки мать заставила его на этом остановиться. Когда одна из его питомиц умерла, Роман устроил ей пышные похороны. В старших классах поначалу был примерным учеником, дружил в основном с девочками, но именно дружил — не встречался. Сексом совершенно не интересовался. В последние годы учебы все стало плохо: юноша подвергся интернет-травле. С неохотой обсуждает эту тему. В итоге отказался посещать школу и доучивался на дому, получив диплом, эквивалентный диплому об окончании школы. Два года учебы в колледже, который он посещал весьма нерегулярно. В большинстве своем самоучка. На редкость тяжело переносит холодную погоду. Близких друзей нет, «за исключением книг».

— Роман, то, что я сейчас прочитал, все верно? — спросил Федор, запуская на ноутбуке текстовый редактор.

Молодой человек выглядел озадаченным.

— Не очень-то лестная история, правда? Я слушал, и мне казалось, будто все это происходило с кем-то, кого я знал, но непохоже, что со мной. Хотя, по-видимому, это все же про меня.

Федор напечатал: «Вероятно, расщепление личности, вызванное неудовлетворительным самовосприятием».

— Но с прошлого года ваши воспоминания кажутся вам… вашими?

— Верно, с прошлого года. Все теперь кажется реальным. Из того, что было прежде, я ничего не могу припомнить, если только кто-то мне не подскажет, но и тогда… это похоже на то, как восстановить в памяти давно увиденную телепередачу. Хотя на самом деле я этого тоже не помню…

Роман перевел взгляд на свисающую с потолка викторианскую люстру:

— Эта люстра висит здесь уже сотню лет.

— Вообще-то, я бы предположил, что она даже более старая, ведь дом был построен в начале девятнадцатого века, — рассеянно заметил Федор, пристраивая ноутбук таким образом, чтобы Роман не видел, что он печатает.

— Нет, — уверенно возразил молодой человек, — ее повесили здесь в начале двадцатого столетия. Хотя изготовлена она была в девятнадцатом.

Федор записал: «Возможно, мегаломания? Синдром ложной эрудиции?»

— По словам вашей матери, вы не уверены, что вас зовут Роман. Хотя она показывала вам свидетельство о рождении. Вы считаете, что свидетельство…

— Фальшивое? Ненастоящее? Что это часть заговора? — Роман усмехнулся. — Совсем нет! Я говорил лишь, что чувствую : мое имя не Роман. Я отзываюсь на него просто удобства ради. А каково мое настоящее имя — я действительно не представляю. Роман Боксер — это правильное имя. И неправильное. Но не нужно терять время и допытываться, почему это так. У меня нет ответа на ваш вопрос.

— И началось это, когда вы гуляли по пляжу…

— Да. В сентябре прошлого года. Мы отправились на остров Сэнди-Пойнт. Я и… ну, мать. У нее на острове есть небольшой домик… так мне стало известно. Мои настоящие воспоминания начинаются… собственно, с той самой минуты, когда я в тот день пришел на пляж. До того я почти ничего не помню. Она пробуждала кое-какие воспоминания, но… — Он прочистил горло и продолжил: — Знаете, у меня были такие странные ощущения с того момента, как я ступил на песок. — Роман мрачно улыбнулся. — Я чувствовал, что я — это не я. А затем… Об этом не поведать в двух словах…

— Прошу вас, расскажите мне свою историю.

Лицо Романа просветлело, и он начал повествование:

— С удовольствием. У меня уже набралось с полдюжины записных книжек, заполненных всякими историями. Но эта — чистая правда. В общем, стоял чудесный день бабьего лета. Мне хотелось побыть одному. Эта женщина, которая настойчиво называет себя моей матерью… она и тогда часто пробуждала во мне тягу к одиночеству, поэтому я отправился на Напатри-Пойнт. Как вам известно, это большая прибрежная песчаная коса. Море казалось синим-синим, пушистые облака скользили по такому же синему небу — настоящая почтовая открытка. Никого — только я и чайки. Понимаете, я не питаю особого интереса к прогулкам по берегу моря. Меня ничуть не привлекают всякие непонятные предметы, приносимые волнами. И еще этот запах моря — так могло бы пахнуть какое-то гигантское животное. Я бы лучше сходил в библиотеку. Но я постоянно слышу разговоры о том, как море служит источником вдохновения для многих людей. Я стремлюсь приобщиться к тому Огромному Нечто, которое таится вдали. Посему я шел по пляжу, пытаясь избавиться от странного чувства внутренней дезориентации. И я в самом деле проникся тем, как причудливо лучи света пронзают гребешки волн, уподобляя их синему стеклу. Я ладонью прикрыл глаза от солнца и устремил свой взор вдаль над волнами в попытке разглядеть все-все до самого горизонта. И испытал удивительное ощущение, словно кто-то или что-то в свою очередь глядит на меня оттуда.

Федор еде сдержал улыбку и напечатал: «Обожает драматизировать».