Джон Ширли - Черные крылья Ктулху • 2 [Восемнадцать историй из вселенной Лавкрафта] [сборник]

Негодяи подошли на веслах к самому кораблю, явно намереваясь подняться на борт с целью убийства и грабежа, но на сей раз вознегодовал уже капитан Кук: он приказал зарядить пушку картечью и выстрелить прямо в гущу дикарей. Залп произвел немалые потери в рядах воинов и затопил два каноэ, однако ж туземцы продолжали напирать, исполненные решимости, с налитыми кровью глазами.

Между тем все новые островитяне, заслышав шум битвы, отплывали от берега в своих каноэ. Казалось, на воду спустилось все население острова: сонмы и сонмы дикарей, и все — вооружены до зубов. Но и наша команда была во всеоружии: загрохотали лафетные и вертлюжные пушки, затрещали мушкеты, растревожив своим богопротивным шумом утреннюю тишину, однако ж туземцы отступать и не думали. Скоро стало очевидно, что нам придется перебить их всех или они одержат верх благодаря неуемной свирепости и численному превосходству, чего капитану никак не хотелось, так что он приказал поднять паруса, и, пока орудия удерживали самых рьяных атакующих на расстоянии, нам удалось ускользнуть.

Крепчающий ветер понес нас на север, а островитяне пытались не отстать: они яростно гребли и все время выкликали: «Тлулу, Тлулу!» — голосами, осипшими от напряжения. Три каноэ тоже подняли паруса — очень похожие на те высокие треугольники, которыми пользуются индейцы [т. е. маори. — Ред. ], — рассчитывая все-таки догнать нас, ибо ветер им благоприятствовал. На парусах этих красовалось страхолюдное изображение их божественного Великого Кальмара, или Тлулу, намалеванное каким-то красным пигментом. Но, несмотря на всю их боевую раскраску и татуировки, их инфернальные вопли и оружие, наши канониры быстро с ними управились, осыпав смертоносными залпами картечи и ядер, изорвав в клочья их нарядные паруса и заполнив каноэ кровью убитых.

Не прошло и часа, как туземцы остались далеко позади. Мы шли полным ходом под безоблачным небом, делая примерно восемь узлов. Погода стояла ясная, светило солнце, и мы благополучно спаслись от островитян, так что нам полагалось бы воспрянуть духом, однако ж команда наша по-прежнему пребывала в дурном, раздражительном настроении. По мере того как мы плыли все дальше по пенным волнам, я чувствовал, как нервозность эта подчиняет себе и меня, и заметил, что мистер Форстер-старший сварлив и вспыльчив больше обычного. Матрос Гиллис на грани истерики, и, как ни печально, настроение его легко передается прочим матросам. Многие перешептываются о кальмарах и о том, что они предвещают. Обязанности свои моряки исполняют исправно, но без прежнего рвения. Нет, на мятеж это не похоже, но справедливо будет отметить, что к работе душа у них не лежит. За целый день мы не видели ни одной птицы и встречали очень мало рыб, хотя время от времени мимо нас проносился кальмар вездесущего вида Megaptera, и всегда — на юг. Теперь мне стало понятно, что и птица, и зверь не мигрируют куда-то , но бегут от чего-то. А вот мы плывем по волнам этому чему-то навстречу.

Вечером Гиллиса пришлось заковать в железо, поутру его высекут. Весь день он вел себя как-то странно, а с наступлением темноты забрался на ванты понаблюдать за кальмарами под водой. И вдруг закричал с высоты, что теперь рассмотрел весь узор, что подобрал ключ к шифру кальмарьих пятен и узнал, что мы достигнем цели через сутки. Поскольку команда и без того уже была на грани срыва, боцман приказал Гиллису слезть, быть паинькой и помалкивать, но тот заупрямился; в итоге помощнику капитана и двоим матросам пришлось тоже вскарабкаться на ванты и гнаться за Гиллисом аж до марса-рея, прежде чем удалось его схватить и силой спустить на палубу, где его и заковали. Сердце мое скорбит и сожалеет о бедняге и его участи, однако ж он, похоже, жизнерадостен и бодр, как никто другой, и предвкушает великие события. Не приходится сомневаться, что он спятил, но я вспоминаю о том, что он не различает цветов, как и островитяне, и поневоле задаюсь вопросом — не о том, чего они не могут видеть, но о том, что такое они видят ?

10 янв. 1774

Ветер постоянный, почти штормовой, с юго-юго-запада, солнце печет все жарче, настроение на палубе безрадостное. С утра Гиллиса вывели на палубу, привязали к вантам и дали ему двенадцать ударов плетью. Он не жаловался и не стонал, а когда врач умастил целебной мазью его спину и на грот-мачте подняли новый парус, с изображением головы и щупалец гигантского кальмара — это Гиллис намалевал их дегтем, — он расхохотался так, что легкие чуть не лопнули. Помощник капитана запер его в одном из нижних подпалубных помещений в надежде, что его хохот не будет больше беспокоить команду, — матросы и без того ходят мрачные и хмурые от недосыпания. Все жалуются на кошмары, включая меня самого: всем снились океанские бездны и восстающее со дна нечто — откровение исполинское и жуткое. Текст «Тогда отдало море мертвых…» [Откр., 20: 13] звучит у меня в голове снова и снова, хотя я пытаюсь его заглушить. Однако отвлечься мне не на что, матросы молчат, Форстеры молчат, капитан молчит, а море превратилось в бескрайнюю, безликую пустыню, лишенную каких-либо признаков жизни. Ибо даже странные кальмары и те покинули здешние воды, откликнувшись на бог знает какой зов или предостережение. Однако ж орлиный взор нашего капитана и его несгибаемая воля обращены к Неведомому Северу; он твердо вознамерился разгадать эту доселе неразгаданную загадку и ради того готов плыть в запретном направлении, невзирая на «тапу». Ветер словно бы задался целью объявить о его намерении всему миру и раздувал паруса так, что мачты скрипели и стонали самым тревожным образом. Воистину Кук — капитан корабля под названием «Резолюшн», сиречь решимость.

Я пишу это, лежа на своей койке в ожидании сна, самая мысль о котором внушает мне ужас, и единственным отголоском человеческой деятельности звучит в моих ушах хриплый смех Гиллиса, запертого глубоко в трюме.

11 янв. 1774

47 градусов 9 минут южной широты, 126 градусов 43 минуты западной долготы. Солнце палит, ветер в ночи стих. Море цвета олова, небо синевато-стальное, в жизни такого не видел — как громадная грифельная доска, на которой написать можно что угодно. Оч. рано поутру проснулся от крика. Пока я лежал на койке, гадая, из капитанской ли каюты донесся этот звук или нет, я услышал стремительный топот босых ног на палубе над моей головой, а затем вопли и сигналы тревоги. Я быстро поднялся, радуясь возможности вырваться из тисков неописуемых кошмаров, и вышел на палубу.

Вся команда была уже на ногах; матросы носились туда-сюда, многие столпились у носового поручня и кат-балки и напряженно всматривались в даль. Я присоединился к ним, встав поближе к капитану Куку. Как и у всей команды, лицо его было исполнено мрачной сосредоточенности; он неотрывно глядел на море прямо по курсу.