Джон Лэнган - Дом окон [litres]

Войдя в дом, я прошла на кухню, открыла холодильник, чтобы посмотреть, чем можно было поживиться, но почти ничего не нашла, кроме начатого жареного риса и курицы в цитрусовом соусе в картонных коробочках – держу пари, в китайском ресторане мы с Роджером висим на доске «Покупатели года», – так вот, пока я решала, хватит ли мне продуктов, чтобы приготовить красный карри, я думала о Роджере. Ты же бывал у нас на кухне, да? Там одни окна, и из-за этого температура градусов на десять ниже, чем во всем доме, особенно зимой. Подойдя к кухонному столу, я могла видеть лужайку, у которой стояла несколько минут назад. За последние три недели Роджер только лишь раз вышел на прогулку – в тот (или следующий?) вечер, когда я присоединилась к его исследованию нашей Общей Странности. Он отсутствовал несколько часов, бродил по улицам ночного города. Я представила, что он стоял на том же месте, что и я. Тогда не было луны, а свет исходил только от небольшой лампы в окне библиотеки. Дом скрывался в тени, местами его очертания сливались с ней. В ту ночь ему казалось, что дом увеличился в размерах, словно тень прибавляла ему объема, добавляла внушительности. Роджер засунул руки в карманы и со свистом выдохнул – так он делал, когда был особенно раздражен; старая привычка с детства, когда ему запрещали открыто выражать свои чувства. Подумать только, именно это место должно стать для него чужим: место, которое он восстановил собственными руками, свидетель его академических достижений, дом его семьи и его сына, Теда.

Мысль о красном карри вылетела из головы, и я стояла и смотрела на лужайку. Вместо вечернего солнечного света окна раскрасила темнота ночи. У меня всегда было живое воображение, так что увиденное не вызвало большого беспокойства. Моргнув, я вернулась к готовке. Окна были черными, в кухне было темно. Вздрогнув, я подняла глаза. На кухню опустилась ночь. Столовая слева от меня и прачечная справа были залиты солнечным светом. Кухня между ними погрузилась в безлунную ночь. Во двор хлынули тени. Небо над головой было усыпано звездами. Схватившись за столешницу, я зажмурилась и начала как можно медленней считать до десяти. Когда я снова открыла глаза, темнота продолжала давить на меня. Я издала звук – помесь смешка и чего-то еще, похожего на всхлип или стон. Невозможно. Должно быть, я все еще представляю себе прогулку Роджера. Если только это не была какая-то внезапная галлюцинация от наркотика, что было маловероятно, потому что самое тяжелое, что я принимала, – это марихуана, а марихуана не вызывает галлюцинаций. Либо это был первый симптом нервного срыва. Но если ты считаешь, что переживаешь нервный срыв, то это ли не доказывает его отсутствие? Если представшая передо мной картина снаружи была галлюцинацией, то весьма детализированной. Трава была короче, будто ее только что скосили. Деревья стояли голые, как в конце октября. Звезды были другими, не похожими на себя, сгруппированными в новые созвездия. Но крупицы любопытства быстро сменились страхом. Я не наблюдала за всем этим со стороны; оно исходило из того же самого места, что и все остальные странные происшествия. Я ощущала пространство по ту сторону окна так, будто в доме появилась еще одна огромная комната. Волосы на руках встали дыбом. Во рту пересохло. Я отпустила столешницу и подошла к окну. Знаю. Почему не побежала в другую комнату, не выбралась на солнце? Приближаясь к окнам, я чувствовала струящийся из них холод, остужающий воздух. Так холодно на кухне не было даже зимой. Так холодно, наверное, бывает в Антарктиде. Такой холод губителен для всего, кроме воздуха. Дрожа всем телом, я подняла правую руку и коснулась оконного стекла. Я не ожидала, что оно окажется таким стылым, таким ледяным, что меня словно ударило электрическим разрядом. Я вскрикнула, отдернув руку…

И все исчезло. Снова наступил ранний вечер, как будто кто-то сменил слайд на гигантском проекторе. Кончики пальцев жгло, как от ожога кипятком, и я уставилась на неухоженную лужайку, покрытые тяжелой листвой деревья, на солнце, спускающееся к горам, ослепившее меня после глубокой темноты и своим светом превращающее мир в гротескный слепок самого себя. В пространстве между мной и окном царила лютая стужа, но она постепенно утекала из кухни, как будто кто-то вытащил пробку из ванной. Я отступила от угасающей прохлады. И ударилась ногой об стул. Я села на него.

В коридоре раздались шаги, и я услышала, как Роджер позвал меня.

– Дорогая? Все в порядке? – через мгновение он забежал на кухню. – Мне показалось, я слышал…

Увидев меня у окна, он поспешил подойти.

– В чем дело?

Я указала на окна:

– Там.

– Во дворе? – спросил Роджер. – Что там? Ты кого-то увидела?

Он уже спешил к окну.

– Нет, – сказала я. – Никого не… Он поменялся.

– Поменялся? Двор? Каким образом?

Я вздохнула. Все получится, если начну обо всем по порядку.

– Он потемнел.

– Потемнел.

– Как будто наступила ночь, – объяснила я. – Наступила ночь… Было темно и холодно.

– Ты выглянула в окно, и за окном было темно.

– Не просто темно, – сказала я. – Я выглянула в окно, а за окном – ночь. Трава, деревья – все было другим. Как будто я видела другое время года, осень или зиму. Звезды… Я видела звезды, но они были неправильными. Расположены по-другому. И я чувствовала… еще одну комнату. Я подошла к окну и дотронулась до него, – я протянула Роджеру свою правую руку ладонью вверх, демонстрируя красные и отекшие кончики пальцев. – Оно было ледяным. Тогда ты и услышал мой крик.

Роджер взял мою руку в свои.

– Господи, – сказал он. – А что было дальше?

– Все исчезло, – ответила я. – Все стало как прежде.

Наклонившись, Роджер поднес к губам мою руку и нежно прикоснулся губами к кончикам пальцев. Я почувствовала легкое жжение, но ответила на его жест слабой улыбкой. Между поцелуями он повторял: «Бедная, бедная моя».

Я молчала.

– Ты чувствовала, – начал было Роджер, но остановился. – Могла ли ты понять…

– Был ли это Тед? – я закончила за него вопрос. – Не могу сказать. Было ощущение, что то, что находилось за пределами дома, было, в то же время, и его частью. Не все, что снаружи, а то, что видела я.

Роджер нахмурился. Не сердито, а сосредоточенно, и я спросила:

– Что? Что такое?

– Ничего, – ответил он, а затем добавил: – Нет. Мне интересно, почему именно сейчас.

– Именно сейчас?

– Да, – сказал он. – Сколько длилось твое видение?

– Несколько минут.

– Получается, я спускался по лестнице, когда оно началось. Я задержался у двери кабинета, потому что подумал, что мог бы остаться и набросать еще одну идею, прежде чем решил, что она еще не созрела. За то время, пока я спускался по лестнице, намереваясь распорядиться об ужине, в кухне произошли изменения, которые я чуть было не застал.