Наталья Полухина - Письмо. Серия «Другая сторона»

Прошелся по комнатам, везде стоит стук и скрежет. Время от времени шум прерывается, меняются его тональность и громкость. Грохот то глух, то ясен. Ничего не встречается интересного, отправляюсь ужинать. Попал в кухню другого дома. Семья безмятежно дремлет. В воздухе держится запах сна. Облако покоя, умиротворения накрыло шапкой это место вместе со мной. Ходил на цыпочках. Был уверен, что шагами и скрипом их сейчас не разбудить. Холодильник огромен, сияет лакированным боком тёмно-синий металлик. Здесь три секции. Нашел пакет апельсинового молочного коктейля, волшебная смесь! Выпил, в руке пакет. Вышел во двор, услышал вой, как только дверь за спиной закрылась. По спине побежали мурашки и иглы впились в затылок, вой близко, утробный, тоскливый, злобный. Кажется, кто-то воет в двух метрах и одновременно совсем далеко, там, в лесу. Жуткое ощущение присутствия – отсутствия сменяется ужасом от мелькнувших желтых зраков во тьме. Я не понимаю, как далеко, и близко, и далеко одновременно. Зверь. Я отвёл руку назад и не нащупал двери. Темно. Развожу руки в стороны – где мой дом? Дотрагиваюсь до возникших во тьме сосновых игл, вздрагиваю. Меня тряхнуло так, что вижу искры. Что-то подняло в воздух и опустило на землю в темноте. Чувствую себя сейчас и здесь маленьким и беспомощным. Слабым, потерявшимся. Так, что никогда не найдусь. Меня никогда не найдут. Никогда!

И тут моя рука коснулась тёплого, провела по гладкой длинной жёсткой шерсти. Это что-то, этот кто-то шевелился под рукой, дрожал. Ни рыка, ни храпа, ни звука дыхания. Я почувствовал, как по ногам течёт мокрое тепло, снова брюки поменять придётся. Мама, мамочка. Мама! Порывом, интуитивно подпрыгиваю вверх что было сил. Сработало! Меня бросает телом в воздушную упругую волну и сжимает, мне кажется, сейчас из меня выдавит всё, из носа потекла юшка рвоты, кровь. Сзади горячее колыхалось в штанах. Чужой зверь скользким, тёплым с агрессивным сипением хватает меня за запястье. Я чувствую слюну и зубы, язык, нежную десну. Зубы зверя обжигают, но потом отпускают. Рука выскальзывает. Место выпустило меня. Очнулся на кровати в своём доме на втором этаже.

*

Ненужного, оставленного дедом и отцом, барахла хватало в доме почти в каждой комнате. Ну да, мужчины нашей семьи имели привычку разбрасывать свои вещи везде на открытом пространстве, сейчас это мне на руку. После душа и смены одежды, после полного переодевания я запихнул в себя всё, что нашел из припасов, всё, что не требовало готовки. Плавленые сырки, хлеб. Вяленая свиная шейка. Зелень. Помидоры. Меня шатает. Я роняю вещи. По столу кухни и по полу холла теперь разбросаны пакеты быстрой вермишели, картофелины закатились под стол.

На запястье чернильный синяк, кожа в двух местах прокушена. Ранки чёрные по краю, кровь не течёт. Внутри прокушенных отверстий скопилось что-то тёмное. Кроме зелёнки, перекиси и бинта я ничего не нашёл. Промыл, смазал зелёнкой. Перевязал. Рука болела не слишком, она немела, отказывалась слушаться. Вернулся и плюхнулся спать на ту же кровать, куда приземлился накануне. Ноет грудь и спина, между лопатками ломит от тисков, в которые я попал. Мне кажется, я вывихнул ребро. Жалею себя, а это ещё больше обесточивает. Свет не тушу, он погас сам. Вой начался, как только я закрыл глаза. На стуки в стенах и потолке я уже не реагирую. Окна и двери замкнуты. Я ухожу в сон и возвращаюсь под волчий, а может, собачий вой, а в междусоньи мне видятся чёрные тени. Вблизи они оказываются чёрными псами, лисами, воронами. Они лижут мою руку, клюют мою спину и грудь. Острая боль возвращает меня обратно и я вновь засыпаю, чтобы видеть сумеречный зверинец. Качка между сном и болью длится и длится по кругу, пока я окончательно не засыпаю.

Сон. Серый ватный теплый знакомый туман щупает мне щёки. Что-то позвало меня, я взял знакомый керосиновый фонарь за ручку и подался вперёд. Понимаю, что сплю. Поднялся из своего тела и ушёл в ночь. Теперь бреду в тумане под тусклый свет лампы. Мне хочется вернуться в постель, хочется спать, но путь никак не находится. Я иду наощупь, интуитивно, через какие-то камыши у реки выхожу к большому пространству, к площадке, заполненной очеретом. Промеж зелёных зарослей вьются тропки. По ним ходят люди, но фонарь лишь у меня. Мои юбки, влажные, припали к ногам, скользят по ним, шлёпают. Сейчас я женщина тут. Иду, поправляя падающие на лицо длинные пряди. Грива волос свернута и лежит узлом на макушке. Мои ноги привычно и удобно раздвигают ткань, вышагивая. Люди видят мой фонарь, его несмелый свет. Они сбредаются сюда, ко мне. Все ко мне! Я чувствую прилив сил. Теперь они сзади. Все здесь искали выход и я одна несла фонарь. Я пытаюсь рассмотреть их лица. Вижу, но их черты тут же ускользают из памяти и ровно через секунду я не могу вспомнить. Я чувствую всех кожей, плечами, будто груз свалился на меня. Знаю: они идут там, за моей спиной. Идут за мной! Мне жаль их. Бесконечно нежный порыв поднимает тревогу за их жизнь. Во мне просыпается чувство долга, старое, заспанное, ненужное в реальной жизни. Ответственность за всех этих людей, блуждающих, кружащих тут. Я здесь наделена доверием. Целые семьи. С детьми, даже с младенцами, с малышами, которых мамаши прижимают к животам и к бёдрам, прячут под накидками, укрывают их от бед мира, как наивысшую драгоценность. Доверие вдохновило меня, дало лёгкости, несмотря на новый тревожный груз. Не хочу домой, в своё тело. Я хочу их всех спасти. Если получится. Всех спасти. Главное – я больше не одна. Не одинока.

*

– Я тебя вижу, я вижу, – царапал меня его детский шёпот куда-то в душу. – Я знаю, ты здесь. Это я тебя звал. Когда проснёшься, посмотри в углу снова, я оставил тебе письмо…

Просыпайся. Просыпайся! – этот голос! Неживым роботом после детского, горячего и искреннего, сверлит в голову и разбивает мир.

Но я продолжаю спать! Иду, а на мне узкие кожаные штаны для верховой езды, высокие сапоги охотника, у меня длинные волосы, я женщина. Вокруг люди, где-то в тумане. Вот появились те, у которых тоже есть фонари и лампы. Все они сбиваются вокруг меня, окружают и это ничуть не пугает. Туман съедает едва слышные звуки. Но если вслушаться в белёсую вату, в души этих людей, в дух места, то слышны жалобные и несчастные поскуливания, тихие всхлипывания, отчаянные вдохи. Отчаяние, привычное и въевшееся, объединяет, как и туман. Я понимаю, что я здесь давно. Иногда они жуют на ходу, иногда говорят со мной. Но я иду и иду, ноги сами несут меня нужной тропой, тело моё привычно находит выход. Земля мне знакома. Врастаю в неё, становлюсь частью её, будто ходила тут все жизни. Вижу стайку детишек. – Мама, мама! – кричат они. Те, что постарше, смотрят с угрозой, напряжённо. Пусто и страшно, потерянные, выброшенные дети, отданные на растерзание, беглые, ушедшие откуда-то вот так, стайкой. Старшие заботятся о младших. Старшие глядят на меня как на сестру. Теперь я с ними. По пути мы встречаем ограду, каменную кладку из плоских сланцевых плиток. Она высока, а рядом дерево и я взбираюсь наверх. Переносим малышей, но я не успеваю самого маленького! Не успела! Перепрыгиваю на ту сторону. За мной погоня, старшие несут младших. Скоро каждый будет сам за себя.