Литтмегалина - Гнилое яблоко

– Миико… пожалуйста… пожалуйста…

Миико рассеянно выглядывал уступ, который позволит ему подняться выше.

– Не надо, пожалуйста, – снова попросил я, ощущая, как немеют губы.

– Заткнись. Только попробуй помешать мне… один твой шаг в мою сторону, и я сразу прыгаю. Ты ничего не сможешь сделать.

Я понимал это с самого начала нашего разговора.

– Земля внизу жесткая, как камень. Если мне повезет, я убьюсь, – спокойно рассуждал Миико, карабкаясь вверх. Несмотря на сильную одышку, он двигался с необъяснимой ловкостью, так легко, будто его тело не имело веса. – Но скорее всего… я только покалечусь… что означает, я все равно умру, хотя и немного позже.

Моя вытянутая рука, удерживающая фонарик, начала дрожать от утомления, но я не опускал ее – совсем стемнело, и я боялся, что Миико рухнет сослепу.

Когда он остановился, замерев в шаткой, ненадежной позиции, я спросил:

– Почему ты относишься ко мне как к врагу? Я не делаю тебе зла.

Плевок Миико пролетел сквозь темноту и упал мне на кроссовку. Я даже не шелохнулся. Отум угрожающе пробормотал что-то.

– Мой отец так говорил… ее отец… даже тот тип так сказал… видимо, ты не лучше их, если втираешь мне то же самое.

– Расскажи про Элейну, Миико, – попросил я и попытался переложить фонарик в правую руку, но пальцы на ней меня совсем не слушались. Рука больше не болела, наоборот, потеряла всякую чувствительность.

– Она умерла, – сказал Миико.

– Умерла, разумеется… но для тебя она жива, разве не так? – я стремился смягчить голос, но довлеющее надо мной непонятное чувство наполняло его холодными иглами.

– Для меня – жива, – осторожно согласился Миико после долгой паузы.

– Что с ней случилось?

Отум вытянул шею. Кажется, с этого момента разговор его заинтересовал.

– Ее привезли сюда.

– Кто привез?

– Эти… эти люди, – Миико опять сморщил лицо, со свистом втягивая в себя воздух.

– Красноземельщики?

– Да. И ее отец. Он сказал, что мне не причинят зла. Что так будет лучше для меня. Но я знала, что они собираются меня убить, – пальцы Миико сжались в кулаки и разжались. Никакой перемены в своем рассказе он не заметил. – Мой отец очень добрый, такой же, как у нее. Поэтому мне нужно было сбежать… но прежде я заставил его ответить за все, что он для меня сделал, – Миико ухмыльнулся. Я попытался вспомнить, до какого момента Миико еще был похож на себя. Кажется, оставляя Рарех, он уже был не вполне в своем уме. – Я сбежал. Но они отправили одного из них в погоню. Здесь, в этом месте, где ни от кого не скроешься, потому что твои следы не остывают. Я был так сильно испуган… он нагнал меня возле колодца, который они вырыли для нас. До чего же мерзкий тип. Красная морда, выпученные глаза за толстыми стеклами. Одной рукой он схватил меня, другой достал платок, вытер свои сопли и сказал: «Если ты кому-то расскажешь… если они доберутся до нас… до моего имени… я не хочу зла тебе, девочка, но я не могу отпустить тебя». Я видел ужас в его глупом взгляде, отвращение к тому, что он собирается сделать. Ему блевать хотелось от себя самого. Я так разозлился, толкнул его, и он остался стоять и дрожать с головы до ног, и из его противных больных глаз ползли крошечные слезы. И тогда я сделала руки вот так, – продолжал Миико, выставляя вперед ладони, – и сказала, что здесь нельзя совершать зло, потому что это совершенно особенное место.

– Сказала? – не выдержал я. – Миико, что ты…

Отум молча поднес к моему лицу покрытый ссадинами кулак, который был достаточно выразителен, чтобы я заткнулся.

– И что потом, Элейна? – тихо поинтересовался Отум.

Миико загнанно взглянул на него своими странно изменившимися глазами – мутными, сплошь темными, будто совсем лишенными белков.

– Ну же, продолжай, – попросил Отум вкрадчиво.

– Я… сказала, что Белая Женщина здесь… – тихо просипел Миико. – Я знаю, я видела ее. Я замечала ее бледное лицо среди веток, когда она смотрела на меня. Она жалела меня. Иногда я ощущала, как она проходит мимо. Как дотрагивается до моего лица, – его глаза взглянули в темноту долгим, нежным взглядом. Воспоминания о Белой Женщине умиротворяли его. Немного расслабившись, Миико сполз вниз, сжался в клубочек на выступе и стал похож на темного мягкого котенка. – Я знаю, она жалела меня, потому что в одном мы были с ней похожи – обе жертвы в этом страшном мире. Белая Женщина… кожа белая, как молоко, глаза светлые, как чистое небо.

Отум ждал, но Миико молчал и только беспомощно теребил почерневшие от грязи шнурки своих кроссовок, все плотнее сжимаясь в клубок.

– И кто, ты думаешь, эта Белая Женщина, Миико? – спросил Отум. Если он хотел, его голос мог быть обволакивающим, как подтаявшее масло.

Миико осторожно посмотрел в глаза Отума, пряча зрачки за опущенными ресницами, слипшимися от слез.

– Когда-то давно… во времена богов… они были здесь, по-настоящему, просто как люди, знаешь? Но все, к чему они прикасались, менялось, потому что все-таки людьми они не были.

– Она – богиня? Та самая, которая тут умерла?

– Да. Что-то произошло с ней… я не знаю, что. Но ее боль и жизнь здесь повсюду. Поэтому это место особенное… Поэтому, когда я крикнула ему: «Будь ты проклят! Исчезни! Исчезни совсем!», я знала – все так и будет. И он начал кашлять, и кашлять, и кашлять… и из глаз у него хлынули ручьи слез. Он понял, что с ним покончено, что вся его жизнь в эту секунду рухнула в пропасть… мне же было так приятно сознавать, что лишь несколькими словами я отомстила ему за все, что он сделал, и даже за то, чего сделать не успел, – зубы Миико сверкнули в темноте. – И, когда он убежал в ужасе, я осталась одна. Совсем одна. Некому заставлять меня. Некому причинять мне боль. Некому отравлять мою жизнь. Меня так долго держали взаперти или на привязи… и вот я наконец-то могла идти куда хочу. Я победила своих врагов, я свободна, – на лице Миико было выражение боли, но она не могла преодолеть те заслоны, которыми он окружил себя, и я ощущал его бесчувственным и холодным. Хрипы вдруг полностью прекратились, и он задышал размеренно и спокойно. – Все вокруг будто замерло, когда я осознала, что идти мне никуда и не хочется. Я стояла там и думала, и внутри меня все стало черным. Я вытерпела так много страданий… но по крайней мере раньше у меня был смысл. Когда все закончилось, я обнаружила, что для меня не осталось ничего: нет планов, желаний. Я никого не люблю. Мир грязный. Существование в нем мучительно и бессмысленно. Жизнь не стоит того, чтобы проживать ее.

– В мире существуют не только плохие вещи, – возразил я, но получилось бессильно и тихо.

– Где они? Я не вижу хороших.

– Разве ты пытался увидеть? – спросил я, игнорируя собственный разум, саркастично шепчущий: «Где? В Рарехе?» Миико молчал, и я продолжил, упорно называя его прежним именем, не важно, кем он был теперь. – В чем же заключался твой утраченный смысл, Миико?