Майкл Лекс - Альтернатива

–Я… Мне нужно побыть одной, Данил. Со мной все нормально, не беспокойся. Просто так нужно. – голос срывался и девушка проглатывала окончания большинства слов.

–Да почему? Что с тобой происходит?! Ты совсем не своя из-за всего этого. Не стоит так… беспокоиться.

На этот раз ответа не последовало. Впервые в их отношениях происходило подобное. И как с этим бороться да еще в таких условиях, Данил, увы, даже не представлял.

–Что-то не так? – прорезал тишину уже другой женский голос.

Данил от неожиданности отпрянул от двери и обернулся в сторону. Перед его глазами всплыл образ Марго.

–Веронике плохо? – С осторожностью попыталась осведомиться она.

–Нет. Да. Не знаю, но это не твое дело. Я пойду. – Данил уже обернулся и сделал первый шаг, как следующая фраза, заставила его остановиться и развернуться.

–Ты сам-то как себя чувствуешь? Лично меня до сих пор в дрожь бросает. Жуть! Насколько же страшен этот мир.

А может быть стоит сказать о своих ощущениях, о том, что ему тоже тяжело и вместе с Марго пойти выпить чаю или, быть может, чего покрепче и поговорить? Поэт глубоко задумался, но уже совсем скоро нерешительно ответил:

–Нормально, жить можно. Пойду, проветрюсь немного, не помешает. И ты держись, скоро все наладится. Не сомневайся.

В ответ Марго нежно кивнула.

–Конечно, все будет хорошо, – улыбка украсила и без того прекрасное лицо.

Данил, постояв и посмотрев на эту очаровательную девушку секунду другую, наконец, направился к лестнице тяжелыми, но спокойными шагами.

Марго проводила своего собеседника взглядом до конца коридора, а после прижалась к двери комнаты Вероники, пытаясь различить хоть какой-то звук. Но, так ничего и не услышав, она удалилась восвояси.

Вера, в свою очередь, слышала их разговор, точно также прижавшись ухом к двери. Как только голоса утихли, она упала на кровать и горько заплакала. Бесшумно, осторожно, не демонстративно. Плакала так, что даже Марго не слышала и даже не подозревала о проявлении эмоций у этой холодной и бездушной Веры.

Женя сидел на кровати, то и дело вытирая появляющиеся с дикой скоростью слезы. Взгляд его потупился о белую монотонную стену, которая не двигалась, не дышала, не любила. Она просто существовала. С этого мгновения, жизнь Жени станет, наверно, чем-то похожим. Ему уже приходилось терять близкого человека – пару лет назад они с Германом потеряли отца. И сейчас весь этот ужас поглотил еще одного дорого для Жени человека – родного брата. Да еще и с такой жестокостью…

Его душа до сих пор противилась этому, казалось, совершенно невозможному факту, но воспоминания и пока еще здравый ум расставляли все на свои места. В воспоминаниях мелькал Герман. И вся жизнь, какую они прошли вместе: обиды, ссоры, драки, споры, примирения, веселые и душевные разговоры, походы и встречи с друзьями, соревнования, на каждом из которых всегда присутствовал Герман. Он вспомнил момент, когда впервые увидел этого милого, спокойно спящего беспробудным сном, малыша. Да, может, в тот момент четырехлетний Женя не был сознательно рад, может, он даже и не совсем понял, что у него появился брат, но на душе стало так тепло и весело. До сих пор этот момент оставался в памяти и наверняка уже никогда не забудется. А ведь с того дня прошел двадцать один год…

Теперь же, его брат, близкий и дорогой ему человек лежит без головы и с вырезанным сердцем. Разве такое возможно?! Конечно нет!

Подрагивая всем телом, Женя встал и на миг застыл у двери. А если это правда, готов ли он еще раз увидеть мясорубку родной плоти? Но ведь ему, бесспорно, все показалось, и Герман сейчас просто спит.

Ручка тихо скрипнула, дверь медленно открылась, после чего захлопнулась, прогремев глухим ударом на весь этаж.

Окровавленные простыни в темпе складывались в огромный тряпичный мешок. Смоченной тряпкой удалялись темно красные следы на полу, на стене и на ножках стола. Пришлось уделить немного времени и блевотине, которая, в небольшом количестве, появилась этим утром. Но самое последнее, самое приятное осталось напоследок.

Спустя двадцать минут усердной работы, комната оказалась почти полностью чиста. Она вновь стала похожа на ту уютную столовую, за исключением одного но – в центре комнаты до сих пор лежал труп.

Никита уставился на это в очередной раз. Легкое волнение все еще присутствовало, но сейчас оно переносилось гораздо лучше, нежели в самый первый раз сегодняшним утром. Пара шагов вперед, наклон, хаотичные движения глаз на уровне всего тела бывшего товарища и, наконец, прикосновение. К одежде, потом к волосам, ну и напоследок, к сердцу. Одно, затем второе. Бояться было нечего. Обернувшись назад и убедившись, что у входа никого нет, Никита потихоньку переложил этот красный склизкий мешочек с клапанами из руки Германа в свою, слегка подрагивающую руку.

Потом парень поднес сердце поближе, понюхал, чуть сжал. По окончанию процедуры ознакомления, Никита просто кинул “главный орган человеческого тела” на пол, недалеко от бывшего хозяина.

Теперь парень подошел к телу максимально близко, нагнулся и повернул отрубленную голову лицом на свет, внимательно посмотрев в эти пустые, уже окончательно безжизненные стеклянные глазки. Почти как его собственные.

Никита еще долго всматривался в них, чувствуя себя с каждой минутой все увереннее и спокойнее. Лицо не выражало ни единой эмоции и оставалось полностью недвижимо, лишь под конец лицевая мышца сорвалась и дрогнула. Никита резко крутанул головой и поднялся.

Пожалуй, хватит! Настало время все это убирать.

“Однако, неплохо его покоцали, не хотел бы я оказаться на его месте. Явно не хотел бы. И все же, этот человек – гений. Надеюсь, он еще покажет нам что-нибудь необычное. Убивать, это ведь так прекрасно. Человек думает, что он полностью контролирует свою жизнь. Хм. Человек думает, что его жизнь контролирует Бог. Ха. А тут приходит подобный тип и доказывает, что все это время человек ошибался… Что власть над его душой все это время принадлежала ему. Этому спасителю и избавителю. Нелегкий груз, тут уж не поспоришь, но ведь находятся люди. Да и найдутся еще, бесспорно найдутся.”

Никита продолжал смотреть на труп, и, совсем скоро, кровожадная улыбка украсила его лицо. Все больше сил он тратил, чтобы наполнить эту картину неким смыслом и красотой, чтобы принять все это, оправдать, восхититься этому, но…

Для полного удовлетворения и равнодушия чего-то не хватало. Это что-то являлось лишь каплей в море, черной соринкой на белоснежной белой футболке, малюсеньким родником в спокойной, безжизненной пустыне, но всего из-за такой мелочи бесчувственность получалась наигранной.