Роберт Силверберг - Умирая в себе. Книга черепов [сборник litres]

Среда. Я валяю дурака с наполовину законченным сочинением для Яхьи Лумумбы и прочими заказами, прибавляя к каждому по нескольку пустопорожних строчек. Толку никакого. А тут еще Джудит со своим звонком.

– Ты приглашен на вечеринку, – говорит она. – Там будут все.

– Вечеринка? Какая? Где? Почему? Когда?

– В субботу. Возле университета. Хозяин – Клод Жерманте. Не знаешь его? Профессор французской литературы. (На деле его фамилия не Жерманте. Я изменил ее, чтобы кое-что скрыть.) Один из самых известных профессоров, молодой, энергичный, красивый, друг Симоны де Бовуар и Жана Жене. Будем мы с Карлом, и еще он всегда приглашает много интересных людей.

– Жан Жене? И Симона де Бовуар? Они тоже там будут?

– Нет, глупенький, не они. Но ты не зря потратишь время. Клод устраивает великолепные приемы, лучше, чем кто бы то ни было. Уж скучать-то, во всяком случае, не придется.

– Знаешь, он кажется мне похожим на вампира.

– Клод дает не меньше, чем берет, Дэви. И он специально просил меня пригласить тебя.

– Откуда он знает обо мне?

– От меня. Я говорила ему о тебе. Он страшно хочет познакомиться с тобой.

– Я не люблю приемы.

– Ну, Дэви…

Я хорошо знаю эти настойчивые нотки в ее голосе. И потом, у меня нет настроения спорить с ней.

– Ладно, – говорю я, вздыхая. – В субботу вечером. Давай адрес.

Ну почему я такой уступчивый? Почему позволяю Джудит командовать? Неужели подчинение укрепляет мою к ней любовь?

Четверг. Написал два абзаца для Яхьи Лумумбы. Меня сильно беспокоит его реакция. Он ведь запросто может возмутиться. Если только я закончу когда-нибудь это сочинение. Но я же должен закончить его. Никогда не теряйте последний шанс. Не смейте. Потом иду на 230-ю улицу в книжный магазин, чтобы подышать свежим воздухом и поглядеть, не появилось ли за последние три дня что-нибудь интересное. Покупаю несколько книг – антологию малоизвестных поэтов-метафизиков, «Кролик возвращается» Апдайка и тяжеловесное антропологическое исследование Леви-Стросса об обычаях каких-то племен Амазонки. Покупаю, хотя знаю, что читать не стану. В лавке новая кассирша: девушка лет 19–20, блондинка с неопределенной улыбкой в белой шелковой блузке и короткой клетчатой юбке. На первый взгляд привлекательная. Вообще-то она не интересует меня ни сексуально, ни в каком другом отношении, девушка как девушка, таких миллионы. Но тут же я укоряю себя за то, что пренебрег ею. Так пусть же не будет для меня чужих, нестоящих! Расплачиваясь за книги, вторгаюсь в ее мозг. Не будем судить о людях поверхностно. Легко проникаю на глубину, отбрасываю, слой за слоем, всякие пустяки, стремлюсь напрямик к сути. О! Какая великолепная связь души с душой! Ее душа так и сияет, она излучает жар, предстает передо мной во всей своей живости и полноте. Сейчас такие удачи для меня редкость. Я вижу не какой-нибудь мертвенно-бледный манекен, вижу целиком и полностью ее сны, ее фантазии, ее стремления, ее восторги (экстаз соития сегодняшней ночью, стыд и чувство вины после), вижу всю эту взбаламученную, раскаленную до шипения человеческую душу. За последние полгода только однажды удался мне такой полный контакт – с Яхьей Лумумбой в тот ужасный день на ступенях библиотеки. Припоминаю, меня тогда обожгло, оглушило, внутри что-то щелкнуло, словно провода перегорели. И сейчас то же самое. Упала черная завеса, меня отшвырнуло прочь. Тишина; молчание, ужасное молчание обрушилось на меня. Я стою у кассы ошеломленный, одинокий, испуганный. Дрожу, роняю сдачу. «Сэр, сэр!» – доносится до меня голос кассирши, тоненький как флейта, голос маленькой девочки, а не взрослой девушки.

Пятница. Просыпаюсь больной и в лихорадке. Вез сомнения, это психическое. Обозленный, полный горечи мозг безжалостно бичует беззащитное тело. Жар и озноб, жар и озноб. Рвота; кишки выпотрошены, а голова как будто набита соломой. Работать не могу. Накорябал несколько псевдолумумбовских строчек и разорвал листок. Страдаю, как больной пес. Ладно, теперь по крайней мере у меня есть достойное оправдание, чтобы отвязаться от вечеринки. Читаю купленных метафизиков. Некоторые из них вполне ничего. Траэрн, Крэшо, Уильям Картрайт. Вот, например, стих Траэрна:

Меня снова выворачивает наизнанку. Только не надо воспринимать это как отвращение к стихам. На мгновение чувствую себя лучше. Пожалуй, позвоню Джудит. Не сварит ли она мне куриного бульона? Ой, вэй! Вэй-з-мир!

Суббота. Я выздоравливаю, даже без куриного бульона, и решаю пойти на вечеринку. Ой, вэй-з-мир в высшей степени! Помню, помню, это было шестое ноября. И как только я позволил Джудит вытащить себя из норы? Бесконечная подземка мчит меня в центр. Сумки с подарочным вином требуют вести себя особенно осмотрительно. Ну, вот и знакомая станция «Коламбия». Сегодня на улице ветрено, я оделся не по погоде и потому вынужден стучать зубами всю дорогу, а ведь мне нужно миновать несколько кварталов. Наконец добираюсь до громадного старого здания на углу Риверсайд-драйв и 112-й улицы, где счел нужным поселиться Клод Жерманте. Нерешительно топчусь снаружи. Холодный сырой ветер дует с Гудзона, принося труху из Нью-Джерси. Сухие листья кружатся в парке. Из-за двери на меня пялятся красные глазки швейцара. «К профессору Жерманте», – говорю я. Большим пальцем он указывает на лифт: «Седьмой этаж, 7-Г». Я опаздываю, уже почти десять часов. Взбегаю но лестнице, топ-топ-топ. Двери лифта распахиваются, табличка указывает направление к логову Жерманте, хотя сегодня и без нее вполне можно обойтись: оглушительный рев динамиков сам по себе служит отличным ориентиром. Звоню. Жду. Ничего не происходит. Звоню снова. Слишком шумно, чтобы меня услышали. Эх, хорошо бы сообщить о себе мысленно, а не полагаться на звонок. Стучу что есть силы, звоню еще раз. Ну вот, наконец-то! Дверь открывает низенькая темноволосая девушка, с виду дипломница, одетая в подобие оранжевого сари, обнажающего ее маленькую левую грудь. Да, нудизм сейчас в моде.

– Входите, – весело говорит она, сверкая зубами. Массовое действо. Около ста человек, облаченных в одежды в стиле бурливых семидесятых, разбившись на группки, громко перекликаются друг с другом. А те, у кого нет в руках стаканов, деловито прикладываются к «травке», ритуально охают, кашляют, шумно выдыхают. Прежде чем я успеваю снять пальто, кто-то сует мне в рот набитую трубку черного дерева. «Высший сорт. Прямо из Дамаска, – убеждают меня. – Давай, парень, давай!» Я непроизвольно вдыхаю и сразу чувствую эффект. Усердно мигаю. «Ага, – кричит мой благодетель, – эта штука превращает мозги в студень, правда?» Впрочем, у меня в голове и так уже помутилось, без всякой конопли, от одного только шума. Но, кажется, сила моя сегодня на высоте и она вовлекает меня в хаос запутанных, набегающих друг на друга мыслей.