Говард Лавкрафт - Кошмар По-эта

With pensive grace the melancholy Swan
Mourns o’er the tomb of luckless Phaëton;
On grassy banks the weeping poplars wave,
And guard with tender care the wat’ry grave.
Would that I might, should I too proudly claim
An Heav’nly parent, or a Godlike fame,
When flown too high, and dash’d to depths below,
Receive such tribute as a Cygnus’ woe!
The faithful bird, that dumbly floats along,
Sighs all the deeper for his want of song.

Печальный Лебедь с грацией унылой
Скорбит над фаэтоновой могилой;
В слезах качают тополя листвой,
Могилы водной берегут покой.
Я б мог, воздать просил бы величаво
Небесным родом или божьей славой,
Когда, поднявшись ввысь и пав в глубины,
Обрел в награду б плач лишь лебединый!
А верный лебедь молча проплывает,
В тоске по песне глубже все вздыхает.

1. We are a band of brothers
Who fight the demon Rum,
With all our strength until at length
A better time shall come.

(Chorus)
Hurrah! Hurrah! for Temperance, Hurrah!
‘Tis sweet to think that deadly drink
Some day no more shall mar!

2. We’ll drive from off our table,
We’ll drive from out our gate
The gross offence that clouds our sense,
And leads to dismal Fate.

3. We’ll stop the bloated brewer,
We’ll close the foul saloon,
We’ll teach the land to understand
How mighty is our boon.

4. If aught our progress hinder,
Or check our upward course,
We’ll scorn the hand that threats our stand
And strive with double force.

5. And when at last we triumph;
When whiskey fades from view;
The drunkard slave no more shall crave,
But join our legions, too!

На мелодию «Прекрасного Синего Флага»

1. Отряд мы братьев стойкий,
1. Мы бьемся с Ромом злым
1. И в силу всю идем ко дню,
1. Настанет что благим.

Припев:
Ура! Ура! И Трезвости ура!
Я верить рад, что спирта яд
Уйдет с пути добра!

2. Мы скинем со стола,
1. Изгоним за порог
1. Греха тот вид, что ум мутит
1. И жизни косит срок.

3. Закроем пивоварни
1. И каждый мерзкий бар,
1. Поймут тогда, и навсегда,
1. Огромен как наш дар.

4. Мешать нам вдруг что будет,
1. Иль сдержит наш подъем,
1. Презрим мы то, грозит нам что,
1. И снова в бой пойдем.

5. Когда ж придет победа,
1. И сгинет виски вон,
1. Пропойца-раб не будет слаб,
1. В наш вступит легион!

Lucullus Languish, student of the skies,
And connoisseur of rarebits and mince pies,
A bard by choice, a grocer’s clerk by trade,
(Grown pessimist through honours long delay’d)
A secret yearning bore, that he might shine
In breathing numbers, and in song divine.
Each day his fountain pen was wont to drop
An ode or dirge or two about the shop,
Yet naught could strike the chord within his heart
That throbb’d for poesy, and cry’d for art.
Each eve he sought his bashful Muse to wake
With overdoses of ice cream and cake,
But though th’ ambitious youth a dreamer grew,
Th’ Aonian Nymph delcin’d to come to view.
Sometimes at dusk he scour’d the heav’ns afar
Searching for raptures in the evening star;
One night he strove to catch a tale untold
In crystal deeps – but only caught a cold.
So pin’d Lucullus with his lofty woe,
Till one drear day he bought a set of Poe:
Charm’d with the cheerful horrors there display’d,
He vow’d with gloom to woo the Heav’nly Maid.
Of Auber’s Tarn and Yaanek’s slope he dreams,
And weaves an hundred Ravens in his schemes.
Not far from our young hero’s peaceful home,
Lies the fair grove wherein he loves to roam.
Tho’ but a stunted copse in vacant lot,
He dubs it Tempe, and adores the spot;
When shallow puddles dot the wooded plain,
And brim o’er muddy banks with muddy rain,
He calls them limpid lakes or poison pools,
(Depending on which bard his fancy rules).
‘Tis here he comes with Heliconian fire
On Sundays when he smites the Attic lyre;
And here one afternoon he brought his gloom,
Resolv’d to chant a poet’s lay of doom.
Roget’s Thesaurus, and a book of rhymes,
Provide the rungs whereon his spirit climbs:
With this grave retinue he trod the grove
And pray’d the Fauns he might a Poe-et prove.
But sad to tell, ere Pegasus flew high,
The not unrelish’d supper hour drew nigh;
Our tuneful swain th’ imperious call attends,
And soon above the groaning table bends.
Though it were too prosaic to relate
Th’ exact particulars of what he ate,
(Such long-drawn lists the hasty reader skips,
Like Homer’s well-known catalogue of ships)
This much we swear: that as adjournment near’d,
A monstrous lot of cake had disappear’d!
Soon to his chamber the young bard repairs,
And courts soft Somnus with sweet Lydian airs;
Thro’ open casement scans the star-strown deep,
And ‘neath Orion’s beams sinks off to sleep.
Now start from airy dell the elfin train
That dance each midnight o’er the sleeping plain,
To bless the just, or cast a warning spell
On those who dine not wisely, but too well.
First Deacon Smith they plague, whose nasal glow
Comes from what Holmes hath call’d “Elixir Pro”;
Group’d round the couch his visage they deride,
Whilst through his dreams unnumber’d serpents glide.
Next troop the little folk into the room
Where snore our young Endymion, swath’d in gloom:
A smile lights up his boyish face, whilst he
Dreams of the moon – or what he ate at tea.
The chieftain elf th’ unconscious youth surveys,
And on his form a strange enchantment lays:
Those lips, that lately trill’d with frosted cake,
Uneasy sounds in slumbrous fashion make;
At length their owner’s fancies they rehearse,
And lisp this awesome Poe-em in blank verse:

Лукулл, что Лэнгвиш, астроном-любитель
Гренков и сладких пирожков ценитель,
Душою бард, занятьем – продавец,
(Унынья полон: славы где ж венец?)
Желанье тайное имел: блистать
Живым стихом и песнею вещать.
Перо ж строчило ежедневно с ходу
О лавке панихиду или оду:
Увы, не полнилось высоким чувством
Поэта сердце, билось что искусством.
Взывал он к музе робкой вечерами
Пирожными и прочими сластями,
Хоть из подростка вырос фантазер,
Не тешил образ аониды взор.
На небо он смотрел в закатный час,
В звезде вечерней чтоб обресть экстаз;
Раз ночью взялся ухватить гимн чуду
В глуби кристальной – подхватил простуду.
Тужил Лукулл от горя своего,
Пока однажды не купил книг По:
Пленившись ужасами на страницах,
Поклялся хмуро, что придет девица.
Зрит в грезах Йанек, озеро Обера,
Сто «Воронов» отныне планов мера.
Вблизи от дома нашего героя —
Лесок, где ищет он порой покоя.
Пускай кустов то чахлых лишь скопленье,
Нарек его он Темпе в восхищенье;
Когда равнину покрывают лужи,
Полнясь дождем среди размокшей суши —
Озера иль пруды с отравой это
(Зависит от увлекшего поэта).
Здесь Геликонский пыл его и жжет
Воскресным днем, коль лиру он берет;
Сюда Лукулл принес свою хандру
Воспеть поэта горькую судьбу.
Тезаурус Роже да рифм словарь —
Подспорье духу, что во тьме фонарь:
С сей важной свитой он вступил в лесок,
Взмолился фавнам, как По-эт чтоб рек.
К несчастью, прежде чем Пегас взлетел,
Весьма желанный ужин подоспел;
Внимает зову музыкант-пастух,
И вот уж за столом он ест за двух.
Хотя и было б слишком прозаично
Перечислять, что съедено им лично,
(Не стерпит длинный список чтец скорей,
Как каталог Гомеров кораблей)
Клянемся мы: еще до перерыва
Пирог огромный скушал он ретиво!
Бард юный в комнату свою уходит,
К Гипносу песнь лидийскую заводит;
Вздевает очи к звездам утомленно
И вязнет в сне под светом Ориона.
Но вот из леса грез мчит эльфов рой,
Над долом что танцует в час ночной,
Благословить примерных иль околдовать
Всех тех, кто в ужин любит пировать.
Пал первым дьякон Смит, багрян чей нос
От «Эликсира», в стих что Холмс занес;
Смеются эльфы, обступив постель,
И змеи в снах его кишат отсель.
Вслед спальня подвергается атаке,
Храпит где наш Эндимион во мраке
С улыбкой на мальчишеском челе,
Когда луну – иль ужин – видит в сне.
Вождь эльфов на юнца бросает взгляд,
И чары странные на нем лежат:
Уста, что наслаждались пирогом,
Теперь бормочут в забытьи с трудом;
Полнясь хозяина мечтами всеми,
Лепечут белые стихи По-эмы: