Валерия Спасская - Время светлячков

Перед её внутренним взором возникло растерянное лицо Льва в толпе. Она, испытывая тогда невыразимые мучения, сквозь смрадный чёрный дым от собственной горящей плоти смотрела глазами памяти души на то, как её соратник и мучитель разворачивается, подхватив под руку белокурую даму, скорчившуюся в естественных мучениях начинающихся схваток.

Боль рождения победила боль смерти и затмила тяжкий грех в глазах Яра. Лара не сомневалась, что он и сам не хотел смотреть, как она умирает, но пришёл лишь потому, что не мог не прийти, будучи приближённым короля. Кровожадный король любил присутствовать на казнях.

Камила, не интересующаяся ничем, кроме эликсира, не знала даже имени этого странного человека, ставшего сначала её спасением, а затем — проклятием. Она не сомневалась, что это он сдал её властям, а точнее, похитив камень, больше не имел причин отгонять от неё собак. Может быть, он и не считал бездействие грехом, но как можно жить с таким камнем на совести?

Этого Лара не понимала, но она не могла ненавидеть Яра за то, что сделала его душа в другом теле. Общаясь с Дэном, она узнала, что, рождаясь заново, человек обретает новый гороскоп и новые качества, то есть, по сути становится совершенно другим существом, и она была уверена, что тот Яр, которого она знала сейчас, не смог бы поступить так. Он был скорее обычным мужчиной с нормальными слабостями, но не подлецом. Яр действительно хорошо относился к Ларе и, возможно, к своей жене, он любил обеих женщин и не смог бы намеренно причинить кому-то из них боль.

«Так вот почему, — подумала Лара, — даже зная законы кармы, нам так сложно принять иногда страдания, выпадающие на долю живых существ. Невозможно, например, видя мучения невинного симпатичного ребёнка, растерзанного снарядом, представить, что в прошлой жизни он был злобным кровожадным убийцей и не щадил ни женщин, ни детей. И сейчас я не могу винить Яра в содеянном его предшественником, о котором он, скорее всего, даже не помнит. Но ведь я-то вспомнила! И почему теперь я должна страдать многократно, переживая вновь те события, как будто они случились со мной вчера, а он спокойно спит в своей тёплой постели рядом с беременной женой (боже мой, опять беременная жена!) Нет, всё-таки это несправедливо. То, что я помню и то, что мы снова нашли друг друга — не случайность. Не случайна и моя встреча с той бабкой в автобусе. Сейчас будто все паззлы сложились в моей голове. Так что я поеду и сделаю то, что должна».

* * *

Маша проснулась от звука смски, пришедшей на телефон мужа. Была глубокая ночь, слишком тёмная даже для зимы… в соцсетях она читала вчера, что впереди — самая длинная ночь в году, зимнее солнцестояние, когда что-то меняется в мире и в судьбах людей. Сама она не верила в подобные вещи, но именно этим вечером Яр вернулся домой такой счастливый, принёс цветы, говорил о ремонте в коттедже и пообещал быть с ней во что бы то ни стало…

Почему же на сердце её было так неспокойно? Маша села на краешке кровати, держа руку на своём ещё незаметном животе. Несмотря на то, что её беременность пока не бросалась в глаза, сама она ощущала растущее внутри неё чудо как нечто настолько прекрасное, что оно освещало всё вокруг минимум на несколько километров — ведь это была новая жизнь (подумать только — целая человеческая жизнь!) и гарантировала (как же иначе) её счастье с Яром, то есть, всё, о чём она могла только мечтать.

Когда глаза привыкли к темноте и Маша начала различать очертания предметов, она обернулась и увидела мужа мирно спящим. Загадочным огоньком мигал его телефон на тумбочке рядом с ним.

Странное волнующее чувство охватило Машу, и мысли, которых прежде не бывало в её голове, вдруг хлынули в её сознание таким безудержным потоком, что она даже задрожала.

Ей вдруг захотелось одним действием отменить все страдания, которые выпали на её долю по вине этого мужчины, такого родного и одновременно такого далёкого, а главное — узнать тайну, которую он скрывал. Она никогда не делала ничего подобного, но сейчас чувство страха, одиночества, вой ветра за окном и главное — этот сиротливый безответный звук телефона, разбудивший её, воскресили в ней смутную жажду, и она вдруг представилась себе светловолосой женщиной с проплаканными насквозь глазами, придерживающую руками не иллюзию беременности, а обвисший после родов живот, изборождённый растяжками и синеватыми венами, прикрытый белой длинной ночной сорочкой… Эта странная полубезумная женщина ковыляла во тьме по огромному дому с высокими потолками и гигантскими люстрами, наполненными сотнями свечей, горящих не электричеством — настоящим огнём…

Подобно светлячкам, стремящимся к любви во мраке безразличия, они манили и звали её за собой… и она шла, как одержимая, увлекаемая одной яркой вспышкой, горящей сильнее других — отблеском и средоточием всего сияния сразу. Полыхая, крутясь и завиваясь, огненный шар перетекал из комнаты в комнату, и Анна ловила его, надеясь избавиться от того кошмара, в который превратилась её жизнь. Все чувства выгорели внутри, даже страха не осталось…

Она не могла забыть ту странную девушку, объятую пламенем, когда у неё начались схватки… Леонард так настойчиво уводил её оттуда, но растворился сразу, как только она оказалась в надёжных руках повитухи. Дальше Анна почти ничего не помнила. Приступы ужасной, почти невыносимой боли, крики и указания женщины, призванной помочь ей, но незнакомой, и оттого лишь усиливающаяся паника… боль, которую невозможно терпеть… снова провалы в памяти… Лицо мужа, возникающее лишь в её подсознании — был ли он на самом деле где-то рядом, кто знает?

И потом — страх, беспомощность, слабость… яркий утренний свет, пробуждение… беспредельное одиночество… кромешная тишина. Пытаясь проснуться в этой тишине, Анна ощущала лишь, что не может даже открыть глаза, не говоря уже про что-то большее… А тишина не прекращалась. Она становилась навязчивой, бесконечной, пугающей. То пространство звука, в котором она, как мать, девять месяцев носящая под сердцем родное существо, должна была услышать крик своего новорожденного ребенка, молчало, и Анна не понимала, жива она или уже умерла.

«Боже, пусть я буду мертва, — молила бедная молодая женщина непонятное существо, которое её с детства учили почитать как нечто высшее и непреложное, — и потому что я уже на небесах, голос моего ребёнка не доносится ко мне».

Однако постепенно силы возвращались к гей, и спустя некоторое время Анна смогла не только разлепить тяжёлые веки, но и сесть, почувствовать своё дыхание и выпить немного воды.

Еще через несколько дней несчастная узнала, что ребёнок умер, не успев увидеть свет, а муж сошёл с ума и больше не желает её видеть. Какая пытка может быть хуже для девушки, нежной как полевой цветок, выращенной в удовольствиях и любви, мечтавшей о семье и детях, хрупкой и наивной, ещё несколько месяцев назад полной надежд и счастливых мечтаний?