Валерия Спасская - Время светлячков

— Горит?

— Да, — взгляд девочки вдруг стал отрешённым; прищурившись, она смотрела куда-то в тёмное небо словно в трансе, — я вижу огонь, много огня. Он сжигает все препятствия на вашем пути, в нём рождается нечто… такое, над чем не властно ни время, ни смерть, ни страдание — то, что победит всю боль этого мира. Истинное знание, превосходство женского начала, восполняющее свою гармонию и завершённость через подчинение и использование мужской энергии. Да! Это будет величественно и прекрасно, мы знаем. Ты подаришь миру новое откровение, новую религию, новый духовный путь, не похожий ни на что, бывшее прежде! Ты не зря трудилась, женщина, и не зря столько жизней ждала! Ты достойна стать покровительницей, матерью для всех нас, и ты будешь учить других, поведёшь за собой! Ты создашь учение, которое подарит нам утраченный рай!

Лара стояла, заворожённая, удивлённо моргая.

Тая вдруг замолчала, вздрогнула, вновь становясь обычной девочкой, надвинула капюшон на глаза, достала из кармана красную свечу и зажигалку и подала Ларе.

— Вот, возьми, — сказала она своим обычным голосом, — зажги и освещай путь.

Снег был такой, как тогда, когда они с Яром остались одни во всём мире. Лара вспомнила их встречу во тьме с фонариком, горевшим у него на лбу, ватник и смешную шапку-ушанку, как она ставила ноги в его следы, тепло огня печи, баню, сосульки, сугроб, в который он бросил её, смеющуюся, нагую, такую наивную и живую, каждой клеточкой кожи желающую его и каждой вибрацией исстрадавшейся души жаждущую счастья… глотки горячего чая, тепло и уют дома, блаженство распаренного тела, его близость, нерешительность, а потом — жаркие объятия во тьме.

Лара вздохнула судорожно, и слёзы заблестели на её глазах. Чёрные локоны растрепались, на них лежал иней, и сама она была снаружи — как снежная заиндевевшая королева во тьме надвигающейся зимней ночи, а внутри горел пожар, сметающий все сомнения…

Лара наступала в следы девочки, решительно идущей впереди. Её размер был больше, и на девственном снегу оставались лишь отпечатки её подошв.

Фигурка в чёрном капюшоне остановилась у свежей могилы, чернеющей землёй, припорошённой снегом. Букеты увядших, потемневших цветов торчали из одинокого холмика. Тая положила на землю завязанный пеньковой верёвкой мешок, достала из кармана ещё несколько красных свечей и поочерёдно зажгла их от пламени огарка в руке у Лары. Кудахчущий мешок катался по красноватому в отблесках пламени снегу, собирая на себя белую крупу. Почему-то Ларе больше не было страшно.

В кронах деревьев под самым небом зашумел ветер. Снежная пыль летела лёгким туманом и опускалась на землю вокруг. Пламя свечей трепетало, но не гасло. Отпечатки следов Таи очертили могилу кругом. Она вернулась и остановилась рядом с Ларой. Из бездонных карманов чёрной куртки достала кружку и небольшой топорик, обернутый газетой. Развернула газету, металл лезвия блеснул в пламени свечи. Девочка улыбнулась.

Быстрым движением она перерезала веревку и достала чёрную курицу за шею из мешка. Сунула тело бьющейся в ужасе птицы в руки Ларе, бросив топорик на снег, соединяя свободной рукой крылья и лапы:

— Держи!

Лара взяла. Глядя на птицу округлившимися глазами, она продолжала думать о Яре. Ведь его деревня была совсем рядом, и, быть может, неподалёку от этого кладбища они гуляли и стояли, поднявшись на вышку… Тогда ей казалось, что всё уже случилось, и больше ничто не помешает их счастью… как же она заблуждалась!

Но теперь-то точно… Тая поместила голову вздрагивающей птицы на засыпанную снегом доску, которая, казалось, была приготовлена для этого заранее, размахнулась и опустила топор на тонкую шею. Тело курицы трепыхалось в руках Лары, капли крови брызнули на снег, а Тая уже отбросила безжизненную голову и схватила кружку.

— Лей! — крикнула она.

Лара машинально приподняла ещё тёплый бьющийся в конвульсиях куриный труп, наклонила его над кружкой, и темная кровь, над которой поднимался пар, со звоном полилась на металлическое дно. На хрупком запястье руки, которой Тая держала кружку, блеснули красные камушки браслета.

Девочка опустилась на колени и, закатив глаза, начала шептать что-то, держа кружку обеими руками.

Лара тоже села на снег, дрожа и машинально продолжая держать куриное тело. Руки согрелись от ещё не остывшей покрытой перьями плоти…

— Как его имя? — глухим, нечеловеческим голосом спросила девочка.

— Яр.. рослав, — запинаясь, ответила Лара еле слышно.

На неё вдруг накатил страх и чувство жгучего раскаяния. Ей хотелось вскочить, бросить безголовое тело птицы и бежать прочь, домой, к своей спокойной жизни и картинам, позабыв весь этот ужас, всю эту странную ночь, похожую на сон. Но она не находила в себе сил пошевелиться. Её тело словно парализовало и, не понимая зачем, она судорожно сжимала мёртвую курицу, и кровь из отрезанной шеи продолжала струится на её одежду.

Лара всхлипывала, но слёз не было.

Было лишь какое-то странное новое чувство зловещей безысходности, почти свершившегося проклятия. Она бы ещё успела остановить девочку, схватить за плечо и запретить ей читать заклинание, но почему-то не могла, несмотря на страстное желание всё прекратить. Лара только глотала воздух и не могла ни двинуться, ни произнести ни единого звука. Внезапно ей показалось, что вдалеке у чёрной стены леса замаячила одинокая фигура крупной женщины с растрёпанными пышными волосами. Она пыталась глядеть в ту сторону, но глаза её словно придавило странной тяжестью, они закрылись, и Лара, погрузившись в какой-то дурман, слышала только слова заклинания, звучащие гулкими ударами в ритме сердца, то затихая, то становясь оглушительными…

— За лесами дремучими по полю бескрайнему шел старик кривой, сам седой, а борода черная. Я, раба Лариса, к старику тому подойду, верной подмоги попрошу, душу в ноги ему положу. Пусть раб Ярослав по мне, рабе Ларисе, сохнет да чахнет, все на уме держит; и днем и ночью, на заре утренней и вечерней, зимой и летом, в лесу и поле, в людях и на работах; не забыть ему меня, рабу Ларису. Не запамятовать ни со стариками, ни со старухами, ни с молодцами, ни с молодицами; ни с отцом, ни с матерью; ни с кумом, ни с братом, ни со сватом. Все б меня одну помнил, обо мне бы чаял. Свидетелем мне дед костяной. Заклинаю мертвой кровью и мертвыми узами. Слово. Ключ. Замок. Аминь.

Тая говорила текст от первого лица, а внутри Лары что-то словно вторило ей, и казалось, что они с этой девочкой — одно целое, что она — позабытая часть её души, потерянная, и теперь, наконец, обретённая. Вдруг пронеслись в памяти рассказы Дэна о том, что душа одного человека иногда воплощается после смерти в нескольких разных людях, но зачем?