Максим Кабир - Пиковая Дама [сборник]

Кирилл утер рукавом слезы.

Воспоминания перелистывались слайдами в голове.

Отец был черствым жестоким человеком, но случались дни… нет, даже минуты… их можно было пересчитать по пальцам…

Вот дошкольник Кирилл гуляет с папой, и папа — такой большой, такой сильный, никогда не сюсюкающий, в отличие от мамы — вдруг подхватывает маленького Кирюшу и сажает себе на плечи. С его плеч видно далеко-далеко: весь город виден, вся счастливая безоблачная жизнь.

Вот, чтобы развлечь сына, отец выкапывает ямку в почве, кладет туда разноцветные стеклышки и накрывает их стеклом побольше, получается красиво… красивее, чем все дорогие игрушки.

А вот отец бреется у зеркала и в шутку проводит электрической бритвой по гладкой щеке подошедшего мальчика — такое проявление нежности, такая отцовская любовь…

— Что я наделал, — прошептал Кирилл, хлопая по зеркалу пятерней. Оно оказалось липким, будто в смальце. — Как же я мог?..

Кирилл закряхтел и подобрал свечу. Чиркнул спичкой, поднес пламя к амальгаме. Зеркало было магическим, как волшебная палочка или золотая рыбка из сказок, как лампа Аладдина, — оно все исправит, все починит.

На дне купели лужа образовывала крест, перевернутый, если идти к пирамиде. В воде отразился тощий костлявый силуэт. Мокрица вылезла изо рта пробковой маски, будто коричневый язык, будто маска облизалась.

Отражение двоилось, создавалась иллюзия, что Кирилл в зеркале улыбается ядовитой улыбкой воскресшего мертвеца.

— Пиковая Дама, приди.

Кирилл замолчал, тяжело дыша.

По портрету худой женщины ползли красные муравьи. Стены серебрились росой. Крысы — или что-то иное — шелестели за шкафом.

— Пиковая Дама, приди.

Сердце словно нашпиливалось на колючку. Горло пересохло. Блохи грызли ступни.

— Пиковая Дама, приди.

Безрезультатно. Сказок не бывает. Лампа Аладдина — выдумка.

— Я не знаю, есть ты или нет, — сказал Кирилл. Куклы внимали каждому слову. — Но если ты есть…

Кирилл подавился плачем.

— Верни мне моего отца… Я загадал не это! — Он ударил ладонью по стеклу. Амальгама колыхнулась, как мелкая лужица. — Я не этого хотел! Не этого!

Кирилл обессиленно опустил голову. А когда снова поднял — позади стоял отец.

— Папочка! — Кирилл обернулся.

Подвал был пуст. Никого в оранжевом кольце света. А за его пределами — легион теней и сломанных кукол, крыс и демонов.

Не арлекин ли хихикает, подбрасывая острые колени? Не косы ли свистят, срезая головы прикопанных жертв? Нет, это скрипит механическая лошадка, это капает с потолка…

— Папа? — Кирилл медленно поднес свечу к зеркалу.

Он больше не отражался в нем. Прямоугольник занимала фигура отца. И отец тоже держал в руке огарок. И тоже протянул навстречу руку. Пальцы соединились. Кожа папы была прохладной, гладкой как стекло и твердой. И немного жирной, в сале.

— Это правда ты? — картинку омывали слезы. — Прости меня… я не хотел…

Улыбаясь, отец задул свечу. Оба огонька — в зазеркалье и в реальности — погасли.

Во тьме щелкнули ножницы. Кирилл отпрянул. Свет вспыхнул не в подвале, а в том гроте, что умело притворялся зеркалом. Два десятка свечей, окруживших купель, горели — в желобах переливалась золотом вода. На пороге миров возвышалась Пиковая Дама. Щупальца елозили, оглаживали раму… дверной короб… Цеплялись за притолоку. Их тени кишели на фреске.

Кривой деформированный рот расползся в немом крике. Сегментированные пальцы хватали воздух, нестриженые ногти норовили располосовать плоть, извлечь требуху.

Кирилл споткнулся и полетел с пирамиды. Грохнулся в купель, замочил штаны.

Он слышал, как тварь идет: по ступенькам, страницам, по разбухшим книгам.

Кирилл вскочил и уперся кулаками в края купели. Лужа отразила испуганное лицо. И второе лицо, наплывающее из-за плеча. Ледяные клешни вцепились в его виски и рванули обратно к постаменту.

Дом заворчал, как голодный желудок, и хищные рыбы в неводе закатили от удовольствия глаза.

Утром туман не развеялся. Он драпировал грязно-белой марлей окна. Изолировал интернат от нормального мира. Словно гигантские пауки сплели паутину. В сером коконе нимфа пробовала мраморными пальцами температуру воды. Пар клубился над озером, как над супницей; опасливо вскрикивали сойки.

В столовой собрались за завтраком все ученики школы и все учителя. Малышня жаловалась на головную и зубную боль, капризничала, отказывалась от еды. Люди подивились бы, узнав, что ночью многим здесь снились похожие сны. Про стригущий лишай, заброшенную таежную деревню, про ползучих старух — да, именно так: черных ползучих старух в бесконечном лесу. Но никто не обсуждал кошмары, даже говорливые поварихи сегодня делали вид, что слишком заняты работой.

Элеонора Павловна курсировала мимо подопечных. Подождав, пока классная руководительница отойдет, Костя Соболев сказал:

— Опять в коридоре пел кто-то.

— Ага, — поддакнул Дамир. — Противно так.

— Это Приветик. — Костя посмотрел с неприязнью на сидящего отдельно Артема Краснова.

Артем цедил компот и комкал набитую ватой башку морячка. Без игрушки он не выходил из своей комнаты.

— Нет, — усомнился Дамир. — Голос женский был. Взрослый голос.

— Он, он, — настаивал Костя. — Это началось, как он к нам подселился. Он сестру подговорил, она тоже… ку-ку. Она пела.

— Гад, — отщипывая от булки, сказал Дамир.

У буфета Артем слышал разговор третьеклассниц. Девочка сказала подружкам, что ночью кто-то сопел и ползал под кроватями.

«Это мама», — подумал Артем, пряча улыбку.

— Не пришел? — захлопала ресницами Соня.

— Я один ночевал. — Женя присел возле Оли. Алиса резала куриную котлету выкидным ножом с гравировкой на лезвии. — Атмосфера в школе ужасная… будто наэлектризовано все.

Оля подумала о чудовище Франкенштейна. Сшитый из трупов монстр воспринимался куда милее, приемлемее, чем те твари, что настырно лезли в голову. Он, по крайней мере, был вымышленным. А Пиковая Дама? На сколько процентов поверила Оля россказням Жени? При свете дня — на три из ста. А в темноте, когда старый дом скрипит и воет, на триста…

— С Кириллом что-то произошло, — взволнованно заявила Соня. Перед ней стоял стакан простой воды. Никаких булочек. — Я прямо уверена!

— Да не визжи, — одернула Алиса. — Сбежал он, ежу понятно. Ты чего нервная такая, а? Исхудала вся. Угощайся. — Алиса наколола на лезвие кусочек котлеты, предложила Соне. Та отстранилась, брезгливо сжала губы.

— Как знаешь.

— Ребята! — в столовую вошла Валентина Петровна. Помахала журналом, привлекая внимание, встала у кухни. — Это очень важно!

Недобрые предчувствия заворочались в душе. Оля слушала напряженно. Присутствующие, около ста человек, повернулись к Патрушевой. Дети и их наставники отражались в тарелках, стеклах, чашках, столешницах, очках.