Максим Кабир - Пиковая Дама [сборник]

Оля шагала плечом к плечу с Женей. За ними брела Соня. Хлопала себя по щекам, отваживая мошкару. Осенний лес, казалось, расположился вне реальности, на границе измерений. Лоснящиеся стволы наплывали, будто сплавляемые по течению бревна, топляк…

— Я тут ночью не мог уснуть…

«Немудрено», — подумала Оля, отпивая минералку из бутылки. Она сама до двух часов ворочалась, прислушиваясь к стенаниям ветра и скрипу половиц.

— И вот что я нарыл. — Женя достал телефон. — В двадцатом веке особняк не всегда пустовал. В шестидесятые тут был пионерлагерь. Не очень долго: несколько лет. Разразился скандал: двое детей погибли. Грешили на отравление мухоморами, но истину так и не установили.

«Мухоморы… — доносились до Сони куски разговора. — Истина…»

Взгляд волочился по земле. По жухлой траве, по жирным грибам у подножия деревьев. Их шляпки были осклизлыми, размякшими, желто-охряные ножки заканчивались пушистым клубеньком. Муки голода исказили лицо Сони. В желудке словно переваривались опасные бритвы, цыганские иглы, гвозди…

— Ты на что намекаешь? — спросила Оля.

— В середине девяностых об этом случае писала газета «НЛО».

— «НЛО»? Что за макулатура?

— Да, источник сомнительный. Но совпадение интересное. Женщина, которая в шестьдесят шестом работала в лагере посудомойкой, говорила, что умершие дети боялись зеркал. Им чудилась страшная женщина в черном платье.

— Пиковая Дама?

Оля вспомнила: позавчера влетевший в их комнату Артем долдонил, что видел маму в подвале, а с ней черноглазую тетку… Не ее ли он рисовал в блокноте?

— В восемьдесят девятом, — рассказывал Женя, — случилось кое-что странное. В лесу отдыхали туристы. Ночью их тринадцатилетний сын пропал. Приехала милиция, кинологи с собаками. Овчарки привели в заколоченный пионерлагерь. Мальчика нашли на лестнице. Он был повешен. И кроме того… острижен кое-как.

— Господи, это все ужасно, но…

— Это не все, — перебил Женя. — После перестройки в заброшенном здании открыли санаторий. Он просуществовал три года. Двое подростков пропали. Тринадцатилетнего мальчика обнаружили мертвым на кладбище. Никаких следов насильственной смерти, но он тоже был грубо острижен.

— А здесь есть кладбище? — Оля коснулась своих волос.

— Может, было.

— Час от часу не легче. — Фраза из арсенала мамы.

«А она классная, — подумал Женя, прислушиваясь к голосам в тумане и к нарастающему в солнечном сплетении теплу. — Не такая красивая, как Алиса, но зато не такая жестокая и глупая».

Он понял, что практически не вспоминал про свою драгоценную Алиску вчера. И рисовал Олю. Захотелось взять ее за руку, как в столовой, удержать в клубящейся мгле.

Занятно, он-то считал себя однолюбом. Не знал, что способен так быстро переключаться.

«Семнадцать лет — время удивительных открытий», — говаривала бабуля.

— У меня тоже имеется смартфон, — сказала Оля. — И, не поверишь, я тоже гуглила. Весной мальчик выпал с одиннадцатого этажа. У трупа были раны в районе живота. Незадолго до смерти он начал бояться зеркал, а на его ныне замороженном ютуб-канале был загружен ролик с записью обряда. Они с друзьями вызывали Пиковую Даму. Но хочешь прикол?

— Даже не знаю… — поник Женя.

— Это случилось в семистах километрах от интерната. В детстве в летнем лагере я тоже слышала историю про Даму, зеркало и свечу. И многие слышали. В страшилке нет ни намека на поместье…

— Ну и что? Если представить, что она путешествует по зеркалам… Она не привязана к конкретной точке.

— Если представить, что подарки нам в детстве дарил Дед Мороз?

— Это сложно, но… что-то такое тут есть. Попробуй поспорь. Как бы сердцевина сгнившего яблока. Источник радиации.

А ведь в подвале Оля почувствовала это излучение, этот тлетворный дух. И сбежала, бросив брата на пирамиде. Около купели, в которой маньячка топила сирот как слепых котят. И, всходя по лестнице (где тридцать лет назад нашли повешенного мальчонку), она видела подозрительную тень…

Соня сбавила шаг, уперлась ладонью в шершавый ствол. Сердце часто стучало в груди. По спине катился пот, одежда липла к телу. У ног трапезничало насекомое величиной с мизинец — какой-то отталкивающий гибрид муравья и бескрылой осы. Оно поедало гусеницу, разорвало добычу на две части и вгрызлось жвалами в сочное мясо.

Соня отшатнулась, посеменила на голоса приятелей. Каждое третье дерево в тумане напоминало неподвижную женщину. В лишайнике кишела тошнотворная жизнь.

— Давай подытожим, — вздохнула Оля. — Графиня…

— Верберова.

— Графиня Верберова переместила себя в зеркало…

— Душу переместила.

— Да. И теперь она — призрак?

Женя вздохнул:

— Звучит неправдоподобно, но…

— Звучит как чертов бред.

— …Но не ты ли перепугалась в столовой, когда электричество вырубили? А в подвале? Там ничего тебя не тревожило?

Оля промолчала. В семнадцать лет всерьез обсуждать призраков? Потакать боящемуся темноты ребенку, сидящему в каждом человеке? Но это не романы Генри Джеймса, это реальность. Здесь, если тебя сжигают в крематории, обратной дороги нет.

Оля листала снимки на телефоне Жени. Фотографии разыскиваемых детей, висельники, трупы в гробах. Заголовки, не брезгующие мистическим пафосом. «Зеркала-убийцы!» «Загробный киллер!» «Жертвы зеркал!»

«Подростки сбегают из домов… — рассуждала Оля, защищая свой разум от щупалец тьмы, — и, случается, они умирают. А графиня была просто психопаткой, больным человеком. Списать всю детскую смертность на Фредди Крюгера, мистера Квинта или Пиковую Даму? Слишком просто — как в любой вспышке жестокости искать вину компьютерных игр».

— Сонь, не спи!

— Не сплю я. — Соня перепрыгнула через выстланный поганками ров, на ходу извлекла из рюкзака упаковку диетических хлебцев. Мама была бы довольна. Мама сказала бы: еще минус сорок килограммов — и ты станешь хорошенькой, как твои подруги.

Желудок требовательно урчал, ему в унисон урчал изголодавшийся лес, который не знал, что такое диета.

— Это цинично, — сказала Оля. — Разместить нас в здании, где утопили девятнадцать сирот. Как считаешь, учителя в курсе?

— Вполне может быть. Такие истории не рассказывают спонсорам и родителям воспитанников…

— Кирилл!..

Эхо продублировало зов из тумана.

Соня нахмурилась, жуя. Пресные хлебцы во рту были странно мягкими, пористыми, на вкус, как прогорклая овсянка или земля. Она сплюнула в ладонь смоченный слюной комок. Воззрилась оторопело на кашицу из сырых грибов, зеленовато-бурые шляпки, пережеванные волокнистые ножки. Соня закашлялась, пытаясь избавиться от мерзкой горечи. Кусочки грибов прилипли к небу и деснам, на пальцах темнел споровый порошок.