Дэвид Шоу - Черные крылья Ктулху [Истории из вселенной Лавкрафта]

— Что с тобой не так?

Оскар только отмахнулся:

— Не тревожься за меня, о себе думай. — Насупив брови, он уставился в пространство: не иначе, решал про себя, стоит ли мне довериться и впустить меня в свой мир. А затем встал и улыбнулся мне сверху вниз. — Поспи немного, Хэнк. Видок у тебя никакой.

— Нет, постой! — заорал я, хватая его за руку. — Черт подери, объясни мне, что происходит в этом богом забытом месте. Слышь, я не идиот. Я вижу связь между картинами в комнатах и фотоснимками в альбоме. Так вот, только что я пережил совершенно бредовое приключение с участием «Иисуса»…

Оскар недоуменно зыркнул на меня.

— Ну, Филиппа, — поправился я. — Мне нужно понять, с чем я столкнулся. Объясни.

— Объяснять так утомительно. Понимание приходит со временем, но на самом-то деле ничего не объясняет. Я тебе одно скажу: мы размыли границы между искусством и жизнью, реальностью и сном. И внешний мир, зачастую такой фальшивый и надуманный, до нас касательства не имеет. «Твой лютый недруг, Время» {125} 125 «Твой лютый недруг, Время»… — Фраза из сонета № 16 У. Шекспира. Перев. В. Микушевича. нас едва затрагивает, а отвратительная современность целиком и полностью отвергается. Что там говорил зануда Паунд насчет искусства — «сотворить заново»? {126} 126 Что там говорил зануда Паунд насчет искусства — «сотворить заново»? — Эзра Уэстон Лумис Паунд (1885–1972) — американский поэт, переводчик и литературный критик; один из основоположников англоязычного и европейского модернизма. Под лозунгом «Сотворить заново» Э. Паунд выдвинул идею обновления языка и образа. Наш эстетический принцип куда более завлекателен: «Сотворить себя!»

По-видимому, на моем лице отразилось глубокое несогласие, потому что Оскар рассмеялся и покачал головой:

— Пойди поспи, Хэнк.

Я проводил его глазами. Его уговоры возымели успех: веки мои внезапно отяжелели. Я вытянулся на диване и закрыл глаза. Этот человек со всей очевидностью нездоров. Туберкулез зачастую считается отжившим заболеванием, современная медицина-де его почти поборола, но я помнил, что читал о совсем недавних эпидемиях в разных регионах земного шара. Инфекция эта очень древняя, ведь туберкулезные бугорки обнаруживали в мумиях, датируемых аж 2000 годом до нашей эры. Мне захотелось посмотреть на фотографию Оскара еще раз: я потянулся за альбомом, пристроил его на коленях и долистал до нужного изображения. Картина-оригинал была вдохновлена пребыванием Кокошки в одном из швейцарских институтов, где художник писал портреты туберкулезных пациентов. Глаза у меня слипались, мысли путались, но я внимательно рассматривал снимок, пытаясь понять, какое отношение он имеет к исходному полотну и как сказывается на состоянии Оскара. Мой новый приятель туманно намекнул на некую связь, но что она такое и как именно работает, оставалось непостижимой тайной.

Я закрыл глаза и уже начал было задремывать. Сознание меркло, мне вспомнился нездорово-сладковатый аромат загнивающей кожи Оскара, восхитительный запах смертности. Слюна заполнила мой рот и закапала на подбородок, я погружался в сон.

Проснулся я в темноте, потянулся на уютном диванчике и тут заметил в комнате какое-то движение. Я поднял глаза и шепотом позвал по имени: «Пера». Она зажгла покосившуюся свечку в подсвечнике, взяла его в руки и поднесла трепещущее пламя к закрытому вуалью лицу.

— Ты заснул не в своей постели. А надо в своей. Иначе не сработает.

Я поднялся, подошел к Пере, забрал подсвечник из ее затянутой в перчатку руки.

— Что не сработает?

Она рассмеялась свистящим смехом: в звуке этом ощущалось нечто нездоровое. Я легонько коснулся ее волос:

— Зачем ты прячешь лицо?

Пера принялась раскачиваться взад-вперед, я ласково приобнял ее за талию.

— Вуаль заграждает меня от мира, от слепящей реальности, — прошептала она. — Ревнивая тьма целует мое тусклое лицо, я пойду замуж за мертвую голову с костью в зубах {127} 127 …я пойду замуж за мертвую голову с костью в зубах. — Пера чуть искаженно воспроизводит реплику Порции из пьесы У. Шекспира «Венецианский купец» (акт I, сц. 2): «Да я бы скорей вышла замуж за мертвую голову с костью в зубах, чем за одного из них» (перев. Т. Щепкиной-Куперник). .

— Ты чушь какую-то несешь, — пробормотал я.

Пера перестала раскачиваться и прижалась ко мне.

Ее прохладное, благоуханное дыхание омывало мое лицо.

— Ты зовешь меня безумной? По-твоему, это помешательство?

Она потянулась к свече, затушила пламя двумя пальцами и опрокинула подсвечник на пол. Забавно, даже без света я видел ее со всей отчетливостью. Ткань вуали защекотала мне лицо: Пера приподняла ее и откинула на темные волосы. Я впился глазами в девичьи черты: кожа ее сияла точно глянцевый фарфор. Неестественная бледность заставила меня заподозрить, что Пера ест мышьяк, как это делали светские модницы в былые эпохи. Я слыхал про горцев южной Австрии, которые потребляют мышьяк в качестве тонизирующего средства, так что у них вырабатывается иммунитет к количествам, которые для обычных людей оказываются смертельны. Мир битком набит фриками, а меня вот занесло в царство мутаций, физических и психических. Тревожило меня одно: я все больше чувствовал себя как дома.

Я уткнулся носом ей в висок, впивая аромат смерти, — в жизни не обонял никого, кто бы будил во мне такие странные желания. Пера внезапно рассмеялась низким грудным смехом, у меня аж мороз побежал по коже.

— Пикман — могучий маг. Ты уже изменился.

Не обращая внимания на ее бессмысленную болтовню, я припал к ее шее, принялся ласкать ее грудь. Ее руки в перчатках обняли мое лицо и развернули к себе. О, как призрачно-бледна она была — настолько, что мне померещилось, будто под просвечивающей насквозь кожей я смутно различаю очертания изящного черепа. Ее пальцы погрузились в мои волосы и крепко сжались. Уста ее дохнули мне в глаза, взор мой застлал туман. Я выпустил Перу и трясущимися руками протер лицо. Когда же я вновь посмотрел на девушку, вуаль была уже опущена. Пера взяла мои ладони в свои.

— В постель, в постель! Пойдем, пойдем, пойдем! Дайте мне вашу руку. Что сделано, то сделано. В постель! {128} 128 Пойдем, пойдем, пойдем! Дайте мне вашу руку. Что сделано, то сделано. В постель! — Пера цитирует безумную леди Макбет из трагедии У. Шекспира «Макбет» (акт 5, сц. 1; перев. А. Радловой).

Я поднял ее кисти к губам и расцеловал их.

— Не сейчас. Покажи мне еще какие-нибудь комнаты.

— Для чего бы? — удивилась Пера. Ее интонации наводили на мысль, что рассудок к девушке вернулся. — Комнаты по большей части пустуют.

— Потому что их обитатели поблекли?

— Ах, — промурлыкала она, не трогаясь с места.