Дэвид Шоу - Черные крылья Ктулху [Истории из вселенной Лавкрафта]

— Пора поиграть, живчики мои, — проквохтала она.

Медленно и неотвратимо все, кроме Перы, бросили свои занятия и подошли к старухе, окружив ее кольцом. Последним встал в круг я — и оказался рядом с Оскаром и женщиной, которой меня еще не представили. Старая карга шагнула к Оскару и завязала ему глаза своей лентой, стянув ее в узел на затылке. Затем вывела его в центр круга и присоединилась к нам.

Браться за руки мы не стали, но все принялись напевать себе под нос, тихо, еле слышно; а хоровод между тем медленно вращался. Мы двигались вокруг Оскара, а он шарил руками в воздухе, словно бы изготовившись ощупывать наши лица. Наконец он прянул вперед и коснулся лица одной из незнакомых мне женщин. Оскар назвал ее по имени; расхохотавшись, она стянула ленту с его глаз. Вороний грай смешался с ее смехом.

Оскар вприпрыжку подбежал ко мне и хлопнул в ладоши:

— Моя очередь выбирать, и я выбираю тебя, Хэнк.

Когда он вытащил меня в центр круга и принялся завязывать мне глаза лентой, я запротестовал.

— Ладно тебе, старик, поддержи компанию, — попросил Оскар.

Я перестал сопротивляться и предоставил ему свободу действий. Я целиком сосредоточился на запахе его желтушной плоти, от которого у меня почему-то разгорался аппетит. Оскар завязал узел и попытался было убрать руки, но я сжал их в своих и поднес к носу и губам. Он позволил мне несколько мгновений наслаждаться этим ароматом смерти, а затем вздохнул:

— Отпусти, будь другом.

Я ощутил, как Оскар отходит в сторону, а затем повсюду вокруг зазвучало тихое пение. Чувствуя себя довольно глупо, я воздел руки и, хотя видеть ничего не мог, зажмурился. Мне показалось, ладони мои источают слабое переменчивое сияние, как будто передо мною вращались мягко мерцающие сферы. Метнувшись вперед, я схватился за чье-то лицо. Воцарилось недвижное безмолвие. Пальцы мои исследовали невидимые черты, ощупывали толстый нос и полные губы, — я их раздвинул и коснулся крупных квадратных зубов. Густая щетина, чтобы не сказать борода, покрывала подбородок. Неужто это Филипп? Он укоротил бороду, а я и не заметил? Я зашарил пальцами по лицу и нащупал рваный шрам под правым глазом; другую мою руку обжигал дыханием рот, дразнящий развязным смехом.

Выругавшись, я сорвал с глаз повязку и испуганно вскрикнул: передо мною, насмешливо каркая, запорхала крылатая тень. Вороньи глаза-бусинки так и впились в мои; птица замахала крыльями — меня словно овеяло ветром. А в следующий миг ворона исчезла — вернулась к своим товаркам в кронах над нами. Я стоял в центре круга и оглядывал лица — все они находились на таком расстоянии, что я никак не мог бы до них дотянуться.

Вдалеке пророкотал гром. Круг распался, знакомцы мои разошлись. Эблис в хороводе не участвовал: он выпрыгнул из зарослей и приземлился рядом с Перой. Она встала, взялась за ручки инвалидного кресла; Эблис вскочил в него, перемещая свое ущербное тулово с помощью рук, словно уродливая мартышка. Я стоял под деревьями и слушал, как в ветвях копошатся птицы. Слышал перестук дождя по коре и листьям; капли просачивались сквозь листву и падали в заводь. Я оглянулся на остальных; они уже перешли дорогу и входили в дом, Оскар придерживал для них дверь. Он немного постоял там один, глядя на меня, затем махнул мне рукой и нырнул внутрь.

Оглушительный раскат грома вырвал меня из пустоты забытья. Я прислонился к дереву и закрыл глаза. Мой обострившийся слух вбирал отголоски грозы и мятущихся теней. Мир прямо-таки бурлил звуками — я такого в жизни не испытывал. Оттолкнувшись от дерева, я прошел мимо пруда и по пути вгляделся в воду, пытаясь понять, что за сферы кружат под самой поверхностью, этакие белесые шары, и как будто следят за мною.

Я пробежал сквозь дождь, нырнул в дом и вошел в гостиную. Огонечки латунного канделябра тускло освещали комнату. Остановившись перед картиной с изображением дубовой рощи, я с интересом присмотрелся к ней. Я заметил, что радуга на самом деле не белая, но скорее являет собою смесь бледно-желтых и зеленых красок. Тот же тускло-зеленый оттенок отсвечивал среди нагромождения бурых туч. Пока я разглядывал картину, перед глазами у меня все странным образом расплылось, нарисованные нагромождения облаков словно бы ожили, взволновались и заклубились; их бледно-зеленые лоскутья словно бы отражали какой-то нездешний свет.

Я отвернулся, протер глаза, прислушался к тихой музыке, что доносилась откуда-то издалека. Я вышел в коридор, миновал закрытую спальню Перы, приблизился к двери в катакомбы и переступил порог. В свете я не нуждался: держась рукою за грубо отесанную стену, я спустился по узким каменным ступеням вниз. Как ни странно, я более не испытывал дискомфорта в темноте и тесноте. Глянув в ту сторону, откуда доносился музыкальный пересвист, я приметил дверной проем, вырубленный в базальте: в проем была вделана невысокая круглая дверца. Под стеною притулилось помятое инвалидное кресло. Приоткрыв дверь, я заглянул в тесную келью.

Внутри на грязном коврике восседал Эблис, смахивающий не то на химеру, не то на троглодита. Перед ним стояла тарелка с едой. Не сводя с незваного гостя глаз, он затолкал в рот кус перепончатого мяса и вгрызся в него больными зубами. В одном из углов стоял Оскар лицом к стене и наигрывал на чем-то вроде флейты. Не обращая внимания на обоих, я подошел осмотреть темную картину над ковриком гоблина. В отличие от всех прочих, она не являлась переделкой чужого творения. На ней всего-то навсего изображался Эблис Моран — в инвалидном кресле, сложивший на коленях руки-культи.

Оскар перестал играть и обернулся ко мне.

— Расскажи мне про Пикмана, — потребовал я.

— Да тут и рассказывать-то нечего. Художник исчез в сентябре двадцать шестого года, так и не сумев добиться успеха в Бостоне.

— А почему он выбирал такие сюжеты?

— Его влекло все макабрическое. Как объяснить почему? Скажи мне, почему Гойя с годами помрачнел настолько, что под конец жизни написал свои «Черные картины»? {133} 133 …почему Гойя с годами помрачнел настолько, что под конец жизни написал свои «Черные картины»? — Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — испанский живописец и гравер, основоположник и ярчайший представитель изобразительного искусства романтизма. «Черные картины» (1819–1823) — серия из четырнадцати фресок работы Гойи, написанных в особой технике по увлажненной штукатурке на стенах дома художника («Дом Глухого»), приобретенного им в 1819 г. В ряде «Черных картин» преобладает мрачная, безысходная или зловещая атмосфера («Шабаш ведьм», «Сатурн, пожирающий своего сына», «Собака»). Впоследствии фрески были перенесены на холст; в настоящий момент хранятся в музее Прадо в Мадриде. Что за настроения сподвигли По и Бодлера на их сатанинское мифотворчество? Хм?