Ольга Птицева - Фаза мертвого сна [СИ]

Коридор пустовал. Я прокрался к ванне, скользнул внутрь, щелкнул выключателем и уставился на себя. Чужак в зеркале смотрел с вызовом. Он был вполне себе красив — немного изможденный и заспанный, но загадочно мрачный и тайно ликующий. Даже ржавый плевок из крана не смог его расстроить. Вода унесла в слив всю липкую стыдность, будто ее и не было. И я тут же с облегчением понял, что ее и правда не существовало. Была только Нора. Был я. И то, что между нами случилось. И случится еще. И еще. Ровно столько раз, сколько я захочу.

Уверенность в этом не вызывала сомнений, все страхи, пережитые во сне, стали вдруг перчинкой, обостряющей удовольствие, а странность происходящего и вовсе обязательной его составляющей. Вместе с водой я смыл из памяти главное — понимание, что сон остается сном, каким бы прекрасным он ни был. И все сразу же встало на свои места. Заноза сомнений сама выскочила из ранки. Я улыбался себе через мыльные потеки на старом зеркале.

Можно было принять душ, но мне не терпелось вернуться в комнату, словно там меня и правда ждала Нора. Я обещал ей, что вернусь утром следующего дня, но кто знает, как течет время в доме, когда мне нет в нем? Что, если ночь там уже закончилась, и моя Нора проснулась, покинутая, обманутая и приговоренная служить черному ворону, прилетевшему за ее падшей душой? Я представлял себе толстого старика в черной рясе, тяжелое распятие, одышка и колыхающееся при движении пузо. Как можно отдать ему Нору? С ее маленькой грудью, дымными волосами и тьмой между коленями? Даже думать об этом грязно. Скорее туда! Пересечь коридор, рвануть к тахте, прижаться лбом к холоду стены и спать-спать-спать! Чтобы видеть ее, слышать, осязать.

Засыпать я начал на выходе из ванны, я спал на ходу, пока тащился до двери комнаты, потому увидеть тетку, сидящую на подоконнике, было как удариться носом об столб — неожиданно до крика, больно до слез. Я застыл на пороге, тетка равнодушно моргала совиными глазами — раз, другой, третий. Потом сфокусировала на мне взгляд и растянула тонкие губы в подобие улыбки.

— Здравствуй, милый мальчик, — прошелестела она и зачем-то откинула ворот халата, обнажая обтянутый кожей сустав плеча.

Острая кость ключицы готовилась прорваться наружу. Плоть шла пигментными пятнами. Вытертый до блеска бархат лоснился. И вот он-то меня и добил. Я бы шагнул обратно в коридор, а оттуда на лестничную клетку, да только сон вне теткиной берлоги не принес бы мне ни Норы, ни дома, ни наслаждения. Это мы уже проверяли. Поэтому я остался на месте, засунул руки в карманы, чуть наклонил голову, словом, приготовился к драке.

А вот Елена Викторовна драться не собиралась. Она легко спрыгнула с подоконника — халат распахнулся еще сильнее, и потянулась к форточке. В комнату хлынул вечерний воздух, прохладный и влажный. Елена Викторовна глубоко вдохнула, чуть сгорбила плечи и бросила на меня взгляд, мол, вот же как зябко, кто бы согрел?

Тошнотворность зрелища становилась вполне себе физической тошнотой.

— Вы хотели что-то спросить? — Собственный голос доносил до меня приглушенно, словно через толщу воды, в ушах раздался знакомый гул, только я не спал, совсем не спал.

— Нет. — Тетка пошарила в карманах и выудила помятую сигаретную пачку.

— Что-то сказать? — Тахта манила теплом, обещала безграничное удовольствие, а я как дурак топтался на пороге, пытаясь выпроводить законную хозяйку помещения.

— Нет. — Следом из бездонного бархатного кармана на свет появился коробок спичек, Елена Викторовна чиркнула одной, та сразу съежилась и погасла. — Помоги…

Я не сразу понял, что последнее было просьбой, к тому же обращенной ко мне. Но тетка смотрела выжидательно, коробок покачивался в протянутой ладони. Я сделал шаг, еще один, осторожно настолько, словно передо мной стояла не тщедушная родственница, а дикий зверь. Схватил коробок двумя пальцами, чтобы не дотронуться до сухой стареющей кожи. Тетка тут же опустила руку, но не отошла, осталась стоять рядом, дышала тяжело, громко и влажно. Спички шуршали в плену картонной коробочки, а я все никак не мог выудить одну, водил пальцем, поддевал за деревянные бока.

Елена Викторовна наблюдала за мной, я чувствовал ее тяжелый взгляд, а когда сумел наконец достать спичку и чиркнул ею по шершавому боку, то встретился с ней глазами — она смотрела испытующе, будто ощупывала меня в поисках чего-то, ведомого ей одной. Словно я должен был подать ей тайный знак, внешне оставаясь таким же, как обычно. Словно за личиной странного родства мы прятались от кого-то постороннего. Прятались и прятали.

Огонек плясал в пальцах, я протянул его, Елена Викторовна зажала между зубов сигарету, не сводя с меня глаз, приблизилась, подождала, пока кончик начнет тлеть и медленно отступила. Все это в торжественной многозначительной тишине, от которой у меня предательски заурчало в желудке.

— Как поживает столица? — спросила она, усаживаясь на край подоконника.

— Хорошо.

— А сам как поживаешь? — Затянулась, подержала во рту дым и выдохнула его клубящимся облаком.

В разрезе халата мелькнуло обнаженное бедро, желтоватая кожа обтягивала кость, плоть свисала с нее жалкой тряпочкой — флагом капитуляции всякой привлекательности. Елена Викторовна поймала мой взгляд, сделал еще одну затяжку и отвела бархатный край чуть дальше. Я тут же уставился в окно. Белья на ней не было.

— Выглядишь так себе, помятый больно… — Худая до изнеможения рука показалась из бархатных складок, вцепилась в рассохшийся край форточки и распахнула ее до предела. — Ночью спать нужно, а ты все бродишь где-то.

От напряжения я почти уже не чувствовал тела, просто парил над полом, изнемогая от неясного чувства опасности. Тетка продолжала оценивающе рассматривать меня, пепел собирался на кончике тлеющей сигареты.

— Работаю допоздна.

— Это хорошо, это правильно. — Задумчиво почесала шею, ногти заскребли по коже, оставляя на ней свежие царапины. — А потом дело молодое, так ведь, мой мальчик? Девушки, небось, толпами ходят? Или… — Замолчала, сбросила столбик пепла на пол. — Может, это ты не даешь им прохода?

Я медленно покачал головой — влево, потом вправо. Елена Викторовна фыркнула, наслаждаясь моим замешательством. Выбившаяся из-под халата нога желтела мертвецким воском, бархат обрамлял ее, словно обивка гроба.

— Знаешь, как бывает? Слабая девушка готова броситься на шею первому, кто скажет ей ласковое слово. И вот в чем вопрос — несет ли ответственность за ее падение тот, кто подталкивал, но не толкал?

Пока она говорила, жеманно растягивая слова, красуясь, наслаждаясь тишиной, как постаревшая прима провинциального театра, я медленно отходил к двери. Шажочек за шажочком. Главным было не отводить взгляда, ни единым мускулом не выдавать своего движения. Я точно знал, стоит сорваться и побежать, как она бросится следом, повалит меня, оседлает и либо задушит, а потом оттрахает, либо будет душить в процессе. Последовательность действий она выберет, пока будет гнаться за мной по коридору, готовая разверзнуть пасть и поглотить жертву с любого конца своего дряблого сумасшедшего тела.