Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

— Что? Что? — бестолково спросила белесая Вельга. Подбежала, схватила Лесю за рукав, дернула. — Что с ней? Почему?

Вопросы роились в мутном ее сознании, мысли растекались, путались и затухали, Леся видела это по блуждающему взгляду и лихорадочным пятнами, что вспыхнули на прозрачной коже безумицы. Ответить ей было нечего. Леся вырвала руку и заспешила к Лежке, дожидавшемуся ее на поваленном дереве.

— Ладушка, тише-тише, — заскулила волчиха, первой добежавшая до товарки.

А та все выла, все сучила по влажной земле короткими ногами.

«Замолчи, замолчи, замолчи…» — беззвучно взмолилась Леся.

Плач безумиц, один на троих поделенный, хлынул в уши, взбудоражил память о погоне в лесу, с которой все началось, которой все никак не хотело закончиться. И утихшая боль в ушибленной голове, и пульсирующая рана на бедре тут же откликнулись, вспыхнули с новой силой.

— Уходи!! — заголосила Лада, послышалась возня, кто-то вскрикнул. — Прочь иди, черт проклятый, не слушаю тебя, не слушаю, уходи, уходи, сказала!

Леся скрипнула зубами, но не обернулась.

— Не нравится? — Появившийся будто из ниоткуда Демьян выбрался на тропинку, отряхнулся. — Думала, наговорили мы на подружек твоих? Безумицы-безумицы, что за слова такие?.. — Он сверкнул зубами. — Чего ж не смотришь на них? Чего глаза прячешь. Ты уж насмотрись! — Схватил ее и с силой развернул. — Вот оно какое, безумие. Ни с чем не спутаешь.

Из распахнутого рта Лады текла пена. Остекленевшие глаза смотрели перед собой. Тата, упавшая рядом, крепко держала ее за плечи, но Ладка была сильнее. Она методично билась виском о землю, страшно и равнодушно, будто бы не по ее лицу уже струилась кровь, будто не ее заросший было рубец вновь рассекло камнем.

— Тихо-тихо, Ладушка, — все повторяла Вельга, присевшая на корточки перед кабаньей мордой, отброшенной в сторону. — Не слушай его, пусть шепчет, пошепчет и перестанет.

Ее тонкие пальчики осторожно перебирали свалявшийся жесткий кабаний мех, на товарку она и не смотрела, говорила не с ней, не ее жалела. Чучело равнодушно мокло в топкой грязи. Мертвый клык его облепила мошкара.

— Они же сумасшедшие… — со всей ясностью поняла наконец Леся.

— Да. — Демьян больно сжал ее локоть, дохнул звериной пастью в лицо. — Это тебе не в спасительницу поиграть. Мы их ведем в сумасшедший дом. Там им самое место. Уяснила?

Леся кивнула.

— Нечего с ними разговоры вести. Нечего ими меня страшить. Видела кинжал у той, что сейчас пену пускает?

Еще один кивок.

— Сегодня ты ими грозишься. А завтра поутру отыщем тебя с этим кинжалом в брюхе. Или меня. Или брата моего. А может, они друг друга порешат. А может, и доведем их. Может, обойдется. — Демьян притянул ее к себе и зашептал горячо: —Хочешь, чтобы обошлось? Слушаться меня будешь. Я их выведу. И тебя выведу. Мне ваша кровь ни к чему. Поняла?

Леся тяжело сглотнула, дернулась, освобождаясь. Ничего не ответила. Глянула в последний раз — Тата утирала пену, натекшую ей на руки, кабаниха притихла, скорчилась на земле, мелко подрагивая.

— Чего расселся? — окликнул брата Демьян. — Идти надо, вечереет быстро.

Лежка спрыгнул со ствола, посторонился, уступая волку дорогу. Леся подождала, пока тот отойдет подальше, догнала Лежку и сходу приноровилась к его шагу.

— Долго нам еще? До дома? — спросила она, опасливо поглядывая на безумиц, что тащились за ними след в след.

— Завтра к вечеру придем, — пообещал Лежка. — Чего это тебе Демьян шептал? — Он помялся. — Стращал небось?

— Стращал, — согласилась Леся. — Только он прав. На этот раз. Безумные они. — Кивнула в сторону, где Вельга тянула на ходу заунывную мелодию без слов. — Увести их скорее. Сдать тем, кто поможет.

— Думаешь, там их спасают, что ли? — Лежка покачал головой. — Слышал я, что там с ними делают. Колют, ремнями привязывают. Таблетками пичкают, чтобы не видели ничего, не слышали… — Тяжело сглотнул. — Ни воли там, ни свободы.

Леся почувствовала, как морозит ее от этих слов, обхватила себя за плечи — шаль грела, не из дырок одних да трухлявой шерсти была связана. Рукотворное тепло прогоняло зябкий ужас далекого дома.

— Сам-то откуда знаешь?

Лежка дрогнул уголками губ.

— Батюшка рассказывал. Про сетку на заборе, про бетонные стены, про кашу на воде, а еще про то, как там лечат… Не лечат даже, убивают медленно. Разума лишают. Вот куда мы их ведем, — закончил он и отвернулся. — Ничего их там не ждет.

— А здесь? — спросила Леся, сама удивляясь, отчего ей так горько.

— А здесь они под кустиком сдохнут или в ямку упадут. — Мимо пронеслась Поляша, зыркнула насмешливо. — Или зверь какой разорвет. Мало ли волков ходит, — щелкнула она пальцами. — Наш-то где?

— Пошел место под ночлег искать, — нехотя ответил Лежка.

— Вот и умничка. — Мертвая ощерилась. — Не дай лес, лапы промочит, простудится еще Хозяин наш!..

Захохотала и побежала по тропинке, перескакивая с сухого на мокрое.

— Все мы тут безумицы, — задумчиво проговорила Леся, глядя, как развевается на ветру темный от грязи и крови саван Поляши. — И лес вместе с нами.

Лежка обернулся к ней, посмотрел с изумлением, даже рот приоткрыл.

— Сама-то слышишь, как говоришь? — спросил он. Улыбка поползла по серому от усталости лицу. — Мы, наш… Остаться решила?

Леся только поморщилась. Не успела ответить, как в лесу, далеко, за болотиной и сырым бором, вскрикнула вдруг и пронзительно запела птица. Трель ее, чуть слышная, но отчетливая, все тянулась и тянулась, даже Вельга оборвала мычание, вытерла губы и задрала голову, чтобы лучше расслышать песню. Леся показалось, что вокруг тонкой шеи безумицы обернулась тень, густая и злобная. Леся сморгнула, чтобы прогнать морок. Тот растворился нехотя, медленно, словно насмехаясь. А невидимая птица все пела и пела.

— Это кто? — спросила Леся, когда свист смешался с шепотом листьев и стих.

— Иволга, — с улыбкой ответил Лежка. — Вся желтая, а крылья черные. Клюв еще красный. Красиво поет, только пугливая очень, близко не подойти.

— Она далеко была, только пела громко. — Леся подхватила сползшую с плеч шаль.

— Далеко, — согласился Лежка, помогая ей забраться на сухую кочку. — Болото в бор пришло. Нечего иволге здесь делать.

— Вот и мне нечего, — проговорила Леся. Внутри у нее сжалось и пронзительно заныло, а что — она и сама не разобрала.

…К ночлегу они вышли в густых сумерках. Лес погрузился в темную воду — стволы потемнели, листва обернулась зыбкой пеленой, подвластной движению холодного ветра. Под ногами тревожно всхлипывала влажная земля, кочки норовили выскользнуть, стоило только ступить на них, неловко размахивая руками, чтобы не повалиться лицом в топкую жижу. Леся то и дело отставала от остальных. Непривыкшие к долгой дороге по лесу ноги сводило судорогой.