Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

Тата не нашлась, что ответить. Таблеток они не пили с начала весны. Как ключ раздобыли, как принялись готовиться, так и перестали. Прятали под язык, сплевывали в умывальник, набирали в рот воды, смывали горечь. Анка первой решила, что в лес бежать нужно с чистой головой.

— Травят они нас, к себе привязывают, а меня не привяжешь, я свободная, — сказала она и принялась полоскать рот. — Нечего гадостью травиться.

— И я тогда не буду! — вскинулась Лада.

— Ты погоди, поглядим, что со мной будет. — Анка выплюнула воду, прислушалась к себе. — Пока вроде ничего, не страшно. Но спешить не надо.

Они ждали неделю. Потом еще одну. Присматривались к Анке, прислушивалась, даже во сне ее караулили. Не кинется ли? Не зайдется в пене? Может, кромсать себя начнет? Или со стенами разговаривать? Ничего. Анка только порозовела, аппетит улучшился, сон стал глубоким и спокойным.

— Ну что, — решила она на третью неделю. — Теперь и вам можно.

Но свобода и чистота, отобранные таблетками и возвращенные без спросу, обернулись пугающей зыбкостью. Вдруг не всамделешне все? Вдруг лежат они рядком в ремнях и с пеной, закатившимися глазами белеют в темноте, а лес им только чудится? Тата сжала ледяную ступню Вельги крепче.

— Даже если нет, — прошептала она. — Вместе не страшно и в никуда бежать. Не страшно же?

Вельга только кивнула в ответ, но подхватила кусочек котлеты и сунула ложку в рот.

— Ешьте, девоньки, — подала голос из темноты Анка. — Скоро выдвигаться будем.

В голове зашумело, застучала кровь. Тата поставила на край тумбочки пустую тарелку. Опустила ноги с койки, вдохнула поглубже и рывком поднялась. Вельга шумно жевала котлету, Лада подвязывала подол рубашки, чтобы не мешался. Анка собирала их пожитки в пустую наволочку — две теплые кофты на четверых, печенья в пакетике, свернутый в рулончик бинт и старая газета на розжиг. Спичек у них с собой не было. Крепкой обуви тоже не нашлось. Тата вдруг вспомнила, как рисовали туристов в книжке по биологии, которую она так внимательно изучила перед тем, как изорвать в лоскуты. Рюкзак, котелок, компас, яркая куртка и ботинки на толстой платформе. Где достать их, если бежишь из палаты на заливные луга?

— И так дойдем, — словно прочитав ее мысли, успокоила Анка. — Нам бы до леса добраться, а там оно само все… Уж лес не подведет. Слышите? Нас там ждут. Он не зря меня пробудил, знал, что я вас приведу. Поднимайтесь, ночи короткие стали.

Тихо-тихо, будто ни веса в ней, ни страха, Тата подошла к двери. Анка протянула ей ключ. Холодный и легонький, он скользнул в замочную скважину, мягко повернулся раз-другой, дверь щелкнула и открылась. Коридор за ней тонул в сонном полумраке. Пустой сестринский пост чернел, будто провал оврага. Анка скользнула в эту черноту, зашуршала там, засопела и тут же вернулась. В одной руке она держала туго набитую сумочку с красным крестом на боку, а в другой сжимала спичечный коробок.

— Говорю же, оно само все сложится, — прошептала, сверкая глазами. — Пойдем!..

И они пошли. Четыре тени, собранные в одну. Тате казалось, что она растворяется в их движении, что ног и рук у нее теперь много, и острые зубки злой твари, которую отчего-то захотелось назвать ласково — Тварюшей, легонько покусывают шею, то одну, то другую, а в голове так тихо, ни шепотка, и только ступеньки лестницы бегут вниз, утаскивают за собой, и вот уже скрипит дверь, и пахнет влажной ночью, теплой и спокойной, и никто не видит, никто не кричит в спину. Все спят, лес ждет, они бегут к нему.

Когда под ногами скрипнули первые веточки, а лесная стена, бесконечная и беспокойная, выросла перед глазами, Тата вдруг отделилась от остальных. И стала собой. Маленькой и полной жизни. Не знающей ничего про боль и страх. Любящей отцовские руки за силу, а мамины — за нежность. И себя любящей до самых глубинных основ. Улеглась печаль, стихла обида. Где-то в темноте ухнула птица, и Тата рассмеялась от простоты и легкости, с которой это произошло. Все, что так долго и мучительно случалось с ней в городе, отпало, как засохшая грязь.

Тата распахнула объятия и бросилась к лесу. Рядом бежали другие. Чистые, свободные, готовые принять в себя простую мудрость сосен и топких низин. Готовые бежать через сосновый бор да березовую рощу, по бурелому на краю оврага, по лещине орешника в дом. И дальше. Туда, где никто не найдет. Туда, где и нет ничего, кроме шепота листьев и влажной земли под раскидистым папоротником. Нет. И не было никогда.

— Смотри. — Вельга оказалась рядом, махнула рукой куда-то вверх.

Тата задрала голову: крупные звезды россыпью мерцали с густого неба. От их света и чернильной бесконечности вокруг перехватило дыхание, стиснуло грудь. Слезы закипели в горле. Тата сглотнула их, но комок не исчез, только сильнее сдавил, заворочался в гортани.

— Кричи!.. — прошелестел ей лес. — Крич-ч-ч-чи-и-и!..

И она закричала. Разорвала тишину и шепот, всколыхнула покой. Страх тут же вспыхнул на щеках горячими пятнами. Испортила! Напутала! Испугала! Молчи, дура, что творишь! Позоришь нас. Позоришь! Это мама хватает за подбородок и тянет на себя, злится и бледнеет от злости. Тата перехватила шею, сжала посильней, чтобы самой себя заглушить. Но вдали, за высокими соснами, вдруг закричали в ответ. Завыли. Заголосили радостно. Недовольные птицы поднялись в небо, разбуженные ими, но крик все длился, все ликовал.

— Это лес тебя принял, — шепнула Анка, пробегая мимо, чтобы раствориться в прозрачной дымке.

И Тата ей поверила. И Тата позволила себе исчезнуть.

Олеся.

— Я медведя-то всего раз видел, — признался Лежка, осторожно выстукивая перед собой палкой. — С теткой Глашей мы за малиной ходили. Позади дома тропинка есть, она через боярышник ведет, злой, весь в колючках, особо не нагуляешься. Но если заговор знать, то можно и пройти. А за ним… Вот же ж паскуда гнилая! — Палка с хлюпаньем увязла в трясине. — Осторожней тут, затопило уже, — попросил он и протянул Лесу руку. — Вот, сюда ногу ставь.

Леся оттолкнулась от сухой кочки и перешагнула через затопленную ямку, чавкающую жижей. Чем дальше они уходили от прозрачной березовой рощицы, тем гуще становился гнилостный дух болота. Тропинка сузилась, запетляла между поваленными деревьями, кочками и пнями.

— Палку возьми, проверяй перед собой, — бросил Лежке волк, пробегая мимо. — Я пойду вперед, гляну, как бы нам лучше из низины этой проклятой выбраться.

Леся проводила его взглядом — всклокоченные волосы, который он собрал в хвост, горбились на загривке, будто поднятая звериная шерсть, в движениях его, сильных, но осторожных, в согнутых коленях, в плавной игре плеч и рук таился волк. Истинный зверь, знающий, что нужно делать. Тревога, которая поднималась в Лесе, стоило Демьяну глянуть на нее исподлобья, сменилась вдруг теплым спокойствием. Уж он-то выведет. Уж он-то спасет. Лежка словно почуял затеплившую было приязнь — тут же начал выстукивать путь, проверяя кочки, и говорить, не умолкая, про лес и свои с ним встречи.