Кристина Генри - Русалка [litres]

– Мистер Лайман, вы хотели со мной поговорить? – напомнила она.

Он помотал головой и посмотрел на неё прояснившимся взглядом.

– Я хотел бы извиниться за слова Барнума. За намёк на то, что вы, э-э-э… недобропорядочны.

– Он выразился вовсе не так, а обозвал меня проституткой, – возразила Амелия. – И я не понимаю, почему вы должны извиняться за его выходку. Мистер Барнум должен извиниться сам.

– Барнум таких слов не знает, – пробормотал Леви.

– Всё потому, что он никогда не чувствует вины, – ответила Амелия.

– И все же, он вас оскорбил, кто-то должен за это извиниться, даже если вас это не задело, – сказал Леви, потупив глаза.

В этот момент он показался ей совсем юным – маленьким мальчиком, неумело пытающимся исправить чужую ошибку. Амелия почувствовала внезапный прилив нежности к этому человеку, который пытается ей помочь и хочет от неё чего-то такого, о чём никогда не осмелится попросить.

Она подошла и взяла его за руку. Он удивленно поднял глаза, ведь Амелия всегда держала дистанцию.

– Меня это действительно задело, – призналась она. – Я ни разу не видела проституток, пока не попала в этот город, но теперь понимаю, что это значит. Понимаю, что Барнум хотел меня оскорбить, вышел из себя, потому что не смог добиться своего. И я понимаю, что вас это оскорбление тоже задело. Я это говорю не так часто, как следовало бы, но сейчас я вам так благодарна. Спасибо за всё, что вы для меня сделали.

Она заметила, как ему приятны эти слова и как он пытается сдержать порыв закрепить свой успех, добиться чего-то большего.

Она так удивилась внезапно вспыхнувшему в душе ответному влечению, что выпустила его руку, отшатнулась и нервным жестом – что совсем было на неё не похоже – поправила волосы.

Леви откашлялся, как всегда, когда чувствовал себя неловко. Поначалу эта манера её раздражала, но сейчас показалась даже обаятельной. Ещё один тревожный знак. Ни к чему умиляться его дурацким привычкам.

Он долго собирался с ответом на её благодарность, казалось, слова уже были готовы сорваться с языка, но вдруг передумал.

Наконец он сказал:

– Я всегда рад оказать вам любую помощь, миссис Дуглас.

Она для него «миссис Дуглас», когда он боится увидеть в ней Амелию. Потом отвесил лёгкий поклон и вышел.

Амелия глубоко вздохнула и уселась в изящное кресло в гостиной. На какое-то мгновение она ощутила влечение к Леви, но это же невозможно, не так ли? Ведь не могла же она изменить Джеку. Она осталась его женой даже после того, как его поглотило море.

Но он пропал уже очень, очень давно. Так давно, что, пытаясь вспомнить лицо, прикосновение руки, она путает его с Леви, а голоса Джека не может припомнить совсем.

Тут она ощутила всю горечь последствий своего решения. Покинув дом Джека, она оставила там воспоминания о муже, и неважно, что делать дальше, его образ окончательно сотрётся из памяти, останется одно лишь имя, даже если она никогда не полюбит другого.

Полюбить другого? Неужели ей этого хочется? А что будет, если она полюбит Леви?

– Он умрёт, – произнесла она.

Да, умрёт. Он умрёт, а она останется одна на долгие, долгие годы, пока наконец и от него не сохранится в памяти лишь одно имя.

Впрочем, глядишь, до этого и не дойдёт. Она ведь собирается покинуть Нью-Йорк, когда истечёт срок контракта с Барнумом. Тот, конечно, надеется, что она передумает, что он её переубедит, но она уедет. В этом ужасном аквариуме она не пробудет ни единого лишнего часа.

Она уедет, а Леви останется, вряд ли он последует за ней в путешествие по миру, впрочем, даже мысль о путешествии вокруг света уже не казалась столь заманчивой. Куда бы она ни попала, в любом знаменитом городе – в Лондоне, Риме или Париже – окажутся точно такие же люди, как в Нью-Йорке.

А люди ей окончательно опротивели, их запахи и голоса, духота и шум толпы, но больше всего то, что им всем было что-то от неё нужно. Удастся ли остаться незаметной в другом городе, или её опознает какой-нибудь ушлый газетчик?

Она вдруг поняла, что её даже не придётся опознавать. Куда бы ни направлялась, за ней по пятам всегда следовала толпа. Когда она покинет отель, за ней увяжутся до самого порта, и стоит только заикнуться любому пассажиру судна, на новом месте её тут же узнают. Неужели ей суждено быть фиджийской русалкой Барнума, куда бы она ни уехала?

Она уже и сама не понимала, чего хочет. Амелия вскочила и в беспокойстве заметалась по комнате, чего раньше за ней не замечалось. Ей так захотелось нырнуть в океан или хотя бы выйти из номера и пройтись по улицам. Но в любом случае к ней тут же пристанут, будь то репортёры, что так и вертелись под ногами при каждом появлении, или прохожие, которые узнавали её после выступлений в Концертном зале. Барнуму не было необходимости держать её взаперти, она и без того была узницей.

Амелия убежала из хижины на скалах, от роли супруги Джека Дугласа, а теперь превратилась в русалку Барнума, как ни крути. Станет ли она когда-нибудь просто самой собой, той девчонкой, что гналась за кораблем и мечтала о невиданных чудесах?

Приближалось время ужина, но аппетита не было. Амелия разделась и улеглась в постель с пышной периной и шелковистыми простынями, тоскуя по старому шерстяному одеялу с запахом Джека.

Она закрыла глаза, но ещё очень долго не могла заснуть, а проснувшись, вспомнила, что ей приснился не Джек и даже не океан, а Леви.

В день открытия новой экспозиции музея Амелия вышла из отеля очень рано. Леви постучался к ней в дверь ещё до восхода солнца, и, когда они переходили дорогу, серое небо над крышами домов едва начинало розоветь.

Несмотря на столь ранний час у музея уже собралась толпа. Барнум послал почётный караул из четверых головорезов, чтобы Амелия благополучно попала внутрь. Но многих даже их присутствие не остановило, люди выкликивали её имя и норовили оторвать кусок от юбки.

Какая-то на вид почтенная дама средних лет даже умудрилась прошмыгнуть между охранниками, выхватила у Амелии зонтик и растворилась в толпе с такой прытью, что никто и глазом моргнуть не успел.

Лить слёзы по украденному зонтику Амелия не собиралась, но такая наглость её просто поразила, да и зачем вообще той воровке понадобился зонтик, было совершенно непонятно.

– Судя по платью, она явно не бедствует, могла бы себе купить новый, – заметила Амелия, когда они благополучно вошли в здание.

– Только новый зонтик не побывал у вас в руках, – пояснил Леви и добавил в ответ на её немой вопрос:

– Она или сохранит его на память о фиджийской русалке, или, скорее всего, продаст раз в десять дороже.

– Но зачем кому-то зонтик за такие бешеные деньги? – продолжала изумляться Амелия по дороге к апартаментам Барнума.