Татьяна Корсакова - Снежить

– Я не лапаю, уважаемая. – Чернов был мрачен и сосредоточен. – Если вы до сих пор не поняли, я вас осматриваю.

– Не надо! – Тара отмахнулась, казалось, еще чуть-чуть – и она ударит Чернова. – Не надо меня осматривать! Я же вам сказала, со мной все в порядке!

– Тарочка, Вадим Николаевич не просто так, а по долгу службы, – успокаивающе просипел Никодимыч. – Он, знаешь ли, доктор с Большой земли.

– Большой доктор с Большой земли… – Тара стянула с головы шапку. – Я тоже доктор, поэтому не надо мне тут!..

Чернов умел смотреть как-то по-особенному выразительно. Ходячий рентген и МРТ. Вот именно таким взглядом он сейчас и сканировал отбивающуюся от него пациентку. И во взгляде его было почти сакраментальное «Не верю!»

– Тарочка у нас ветеринар! – сказал Никодимыч с непонятной гордостью, словно бы сам выучил Тарочку на ветеринара.

– Доктор… – многозначительно хмыкнул Чернов и посмотрел так же многозначительно.

Волков тоже посмотрел. На вид Таре было под сорок. Невысокая, жилистая, высокоскулая, с коротким ежиком волос. Вообще вся ее внешность выдавала решительность. Непростая дама, вполне себе бывалая. Потому и по тундре среди ночи одна летает, потому и с ружьем умеет управляться. Или не умеет? Почему не выстрелила в медведя? Растерялась? Испугалась? Пожалела?

– А вы не думайте, Вадим Николаевич! – Кажется, Никодимыч за Тару обиделся. – У нас же здесь такие места, такие условия, что и ветеринар для нас иногда может стать спасителем. Человек – это тоже в некотором смысле зверь… – Он запнулся, наверное, вспомнил всех зверюшек, с которыми они успели столкнуться этой ночью.

Хлопнула входная дверь, потянуло сквозняком, и в общую комнату вошли Эрхан с Эдиком. Эдик клацал зубами то ли от холода, то ли от пережитого, то ли от всего сразу. К нему тут же кинулась Ася, кто-то уже совал ему в руки чашку с горячим чаем. Волков бы тоже не отказался, но про него и про Ника как-то все забыли…

Ник сидел, прислонясь спиной к стене, свесив руки между коленей. Вид у него был сонно-растерянный. Волков мог поспорить на что угодно, что пацан не помнит ничего из случившегося. Бесполезно его ругать, бесполезно расспрашивать. Сам виноват, не досмотрел.

Он сел у стены рядом с Ником, спросил:

– Ты как?

– Никак. – Пацан пожал плечами. Хотел, похоже, улыбнуться, но вместо усмешки получился оскал. Волков-младший, что с него взять?

– Что-нибудь болит? – С другой стороны присел Чернов.

– Душа считается? – спросил Ник и снова оскалился.

– Существование души научно не доказано. – Чернов взъерошил густые волосы и тут же уточнил: – Сильно болит? На сколько баллов по десятибалльной шкале? – Получилось вроде и с усмешкой, но одновременно серьезно.

– На двенадцать, – ответил Ник и сжал виски. – А голова и глаза вообще на двадцать.

– Покажи-ка!

Медицинского фонарика у Чернова с собой не было, и он посветил в глаза Нику мобильным. Волков подался вперед, затаил дыхание. В ярком направленном свете зрачок Ника начал сужаться и вытягиваться в вертикаль, но через долю секунды превратился в черную точку. Пацан зажмурился и оттолкнул руку Чернова.

– Слишком ярко, – сказал шепотом.

Волков посмотрел теперь уже в глаза Чернову. Видел ли тот то же? Чернов едва заметно кивнул. Значит, видел. Значит, не примерещилось. Да и как такое могло примерещиться?

– Не тошнит? Голова не кружится? – Чернов уже ощупывал затылок Ника, аккуратно поворачивал голову из стороны в сторону.

– Нет. – Ник попытался головой мотнуть, но Чернов держал крепко. – Только болит.

– На сотрясение не похоже.

Не похоже. А на что тогда похоже? Зрачок этот узкий, тень длинноухая-длиннолапая, да еще и хвостатая. Светобоязнь… К примеру, ликантропия. Повезло ему с братишкой, не всякому в родственники достается оборотень. Или вампир? Светобоязнь – это ж, кажется, оттуда, из славной Трансильвании. А белая мгла откуда?.. Волков только-только начал согреваться, как его снова будто накрыло снежной бурей. Слишком много всего для одного простого пацана. Или не простого, совсем не простого? Эх, спросить бы у Арины, но Арина далеко. Если что-то и почует, то помочь им точно не сумеет. Ни она, ни Анук.

Бок закололо иголочками: между ним и Ником протиснулся Блэк, положил голову Нику на колени. Тот слабо улыбнулся, потрепал пса по холке. Чернов тоже потрепал, сказал задумчиво:

– Хороший у тебя домашний питомец.

– Не жалуюсь. – Волков все еще боролся с отголосками снежной бури, но выстуживающий душу холод мало-помалу уходил из тела.

– У меня тоже есть, – сказал Чернов.

– Пес?

– Типа того.

– Как зовут?

– Сущь.

– Девочка?

– Мальчик.

Этот незатейливый диалог каким-то невероятным образом помог им собраться и вырваться из снежной бури в реальный мир. Они даже Ника смогли с собой прихватить. Получилось.

А в реальном мире уже налаживалась жизнь. Эрхан, прихватив карабин, ушел в разведку, а Мишаня и еще один парень под руководством Никодимыча прилаживали на место сорванную с петель дверь. Прилаживали, но всем было ясно, что еще одной такой атаки дверь не выдержит, и нужно что-то делать, что-то менять в системе безопасности метеостанции, потому что нет тут больше никакой безопасности. Зато есть полдюжины прекрасных экземпляров, с которыми и селфи можно сделать, и видос эпический запилить.

Женщины хлопотали у плиты. После пережитого все хотели есть и горячего. А еще чего-нибудь покрепче, чтобы забыть и забыться. По глазам Эдика было видно, что эта вахта для него станет последней. Эдика никто не осуждал. Возможно, когда придет время принимать решение, метеостанцию навсегда покинет не только Эдик.

В то время как женщины хлопотали у плиты, Тара возилась с Диком. Порванный медведем бок уже не кровоточил, наспех наложенная Черновым повязка лишь чуть-чуть пропиталась кровью, но пес вел себя беспокойно, огрызался на Тару и норовил цапнуть ее за руку.

– Чует медведя, – сказала Тара, не оборачиваясь. Наверное, сама она тоже спиной чуяла взгляд Волкова. – Кстати, спасибо.

Ее «спасибо» получилось каким-то снисходительным, словно она делала ему одолжение, принимая ненужную, навязанную помощь. Словно она сама врукопашную справилась бы с белым медведем, а он – идиот такой! – ей в этом помешал.

– На здоровье, – бросил Волков в стриженый затылок. – Не боитесь вот так… в одиночку?

Мог и не спрашивать, но любопытство одолело, захотелось понять, что толкает людей на такое безрассудство.

Тара обернулась. Взгляд ее был насмешливым.

– Я? – спросила она со снисходительной усмешкой. – Я в тундре родилась, полжизни моей прошло в стойбищах, среди оленеводов и охотников. Там, где такой, как ты… – она спокойно, без всяких прелюдий перешла на «ты», – где такой, как ты, – продолжила с нажимом, – и пяти минут не выживет, я почувствую лишь легкое неудобство.