Чез Бренчли - Новые страхи [сборник litres]

Коль, столь же удивленный, кивнул:

– Давайте.

Алиса распаковала археофон и, не теряя времени, откалибровала его для загадочного цилиндра. К нему подошла одна из стандартных осей прибора, балансировки вращения почти не потребовалось. Алиса указала, что запись должна быть помещена в файл типа WAV, подув, отбросила с лица выбившуюся прядь волос и повернулась к Колю.

– Вроде бы готово, – сказала она.

Мистер Коль поднял брови.

Алиса включила прибор и не убирала руку от регулятора скорости. Цилинд стал вращаться на оси археофона. Несколько секунд было слышно лишь шипение, потом стала воспроизводиться запись.

Коль широко раскрыл глаза. Он не мог поверить.

Не успев остановить себя, Алиса потянулась и выключила прибор. В комнате эхом отдавалось то, что они только что слышали.

– Что это такое было, черт возьми? – сказала Алиса. – Неужели голос Солтера? На каком языке он говорил? И что это за… сопровождающие звуки?

Коль выглядел так, будто только что получил пощечину. Не говоря ни слова, он стал собирать свои инструменты и складывать на тележку.

– Это нереально, ведь правда? – сказала Алиса. – Невозможно. – Она могла поклясться, что пахло дымом, но археофон не перегрелся, и цилиндр, невинно насаженный на ось, оставался неповрежденным.

– Понятия не имею, что мы слушали, но предлагаю, чтобы с этим разбирался кто-нибудь другой.

– Это собаки? Как будто собаки напали на кого-то, верно?

– Довольно, женщина! – сказал мистер Коль, поднимая палец. – Пожалуйста, выведите меня отсюда. Сейчас же.

После обеда Алиса помогала Конни подобрать материал по сложному запросу для отдела классической филологии. Алиса не упоминала о восковом цилиндре, а Конни была слишком озабочена, чтобы думать о чем-либо, кроме того, что нескольких номеров журнала «Хеспирия» [31] Журнал американского института классических исследований в Афинах. не оказалось на той полке, где они должны были стоять. Примерно в половине четвертого Конни решилась вернуться в хранилище, чтобы поискать эти номера в последний раз, а Алиса тотчас подняла трубку настольного телефона. Рафаэль ответил через несколько гудков:

– Служба безопасности, Фуэнтес.

– Нашли что-нибудь? – спросила Алиса.

– И вам тоже привет, мисс.

– Извините.

– Не беда, – рассмеялся Рафаэль. – Я проверил журнал выдачи ключевых карт для входа в крыло Особых коллекций. Со вчерашнего вечера после десяти часов и примерно до половины восьмого сегодня утром, когда вы взяли карту, ничего не зарегистрировано. Если кто-то и воспользовался отмычкой, это все равно было бы отражено в журнале.

– Ну а видеозаписи камер наблюдения?

– Как я и сказал, вчера после десяти дверь Особых коллекций никто не открывал. Не понимаю, что может показать нам видеозапись.

– Пожалуйста, – сказала Алиса. – Сделайте одолжение, посмотрите видеозаписи камеры в нашем вестибюле за вчерашний вечер. Я пытаюсь найти объяснение очень странному явлению.

Рафаэль вздохнул:

– Ладно, но только для Алисы-библиотекаря.

– Спасибо, – сказала Алиса. – Сообщите, если будет что-нибудь необычное, ладно?

– Сделаю, – сказал Рафаэль. – Кстати, я предпочитаю печенье с шоколадной крошкой.

– Договорились, – сказала Алиса. Она надеялась, что он согласится на «Чипс эхой!» [32], поскольку ничего не пекла со времени учебы в старшей школе и не собиралась приниматься за это снова.

Кто бы в 1920-х годах ни проектировал Маркет-стрит, со своей работой этот человек справился великолепно. В туннеле, образованном высотными зданиями, постоянно дул ветер, и, идя от остановки автобуса до дома, в котором жила, Алиса успевала продрогнуть до костей. Она не была, что называется, «любительницей зимы», но сегодня порывы ледяного ветра казались благотворными, поскольку разгоняли сонливость, навеянную поездкой в автобусе.

Как обычно, в подъезде никого не было, писем в почтовом ящике не оказалось. В квартире по-прежнему, почти через неделю после того, как Лестера увезли восвояси к Магз и Лизе, пахло мокрой собакой. Запах ударил Алисе в ноздри, едва она открыла дверь. Гулять с этой ворчливой дворнягой дважды в день в снегу или в снеговой каше было тяжело, но теперь, когда ее увезли, квартира казалась особенно пустой. Алиса даже привыкла к тому, что Лестер храпит на коврике у ее кровати.

Почему-то эта мысль повлекла за собой мысль о звукозаписи, скрытой под слоем воска, – скрежет собачьих зубов, крик, выражение ужаса на сплюснутом с боков лице мистера Коля. Непонятные слова.

Алиса покачала головой, как будто этим можно было отогнать воспоминание.

– Будет время поволноваться об этом завтра, – сказала она себе, торопливо расстегнула пуговицы, сняла с себя многочисленные слои зимней одежды и надела оставленные у входной двери старые мокасины. Через пять минут она уже сидела на диване, закрыв ноги старым маминым лоскутным одеялом, с банкой пива и пластиковым контейнером фирмы «Тапавеа» со вчерашним пловом.

В пору юности она смотрела на жизнь с бо́льшим оптимизмом и думала, что в своем нынешнем возрасте, то есть около тридцати пяти лет, во-первых, будет жить в штате с более теплым климатом, во-вторых, в солнечном доме с огромным садом и, в-третьих, будет все время писать. Ноль из трех. В зимние ночи, как эта, тяжесть несбывшихся надежд становилась почти сюрреалистической. Она вздохнула и сделала большой глоток пива, вкус которого едва чувствовала.

Наконец, желая отвлечься от мыслей о восковом цилиндре и избавиться от кислого настроения, Алиса включила музыку и взялась за книжку, которую читала последние недели две, Герман Мелвилл «Пьер, или Неясности». Единственная неясность состояла в том, зачем она заставляет себя дочитывать это тяжеловесное сочинение, поскольку никого на Земле не волновало, является она поклонницей Мелвилла или нет.

Неудивительно, что она жила одна.

Алиса проснулась около двух часов ночи и не сразу поняла, где находится. Сначала ей показалось, что в библиотеке, что заснула там за рабочим столом. Она запаниковала. Ей снилось, что она ищет что-то в коллекции Солтера?

Знакомый запах лоскутного одеяла вернул Алису к действительности. Мелькнуло воспоминание о ее строгой и разочарованной матери. Алиса откинула лоскутное одеяло, как будто оно укусило ее. Никак не могла найти мокасины, поэтому включила свет в гостиной и босиком по ледяному полу пошла в спальню, где проскользнула под столь же ледяное одеяло, где никак не могла успокоиться и снова заснуть. Остаток ночи она провела, прислушиваясь к тому, как ветер стучит старыми рамами, стараясь не думать о той записи, о том, почему не позвала свою начальницу, Грету Грин, или профессора Хастингса и не рассказала о ней.