Чез Бренчли - Новые страхи [сборник litres]

– Я.

Даниэль стиснул телефон, как бы желая защитить его, хотя от чего он мог его защищать, я не мог себе представить.

– Ты слышал? Слышал другой голос?

– Я слышал Дороти, Даниэль. – Как бы отчетливо и пронзительно ни звучало последнее слово, оно явно выражало лишь нетерпение, и ничего больше. – Она сказала то же, что и прежде, – настаивал я. – Это не должно тебя огорчать, но она хотела сказать, что находится в одиночестве. И затем ты приехал и оставался с нею до конца.

– Хотел бы я в это поверить. – Хоть он и смотрел на меня, но, казалось, видел что-то гораздо менее дружелюбное, чем я.

Я бы мог поспорить, но ограничился словами:

– Давай обсудим это вечером. Мне надо подготовиться к встрече.

– Если не возражаешь, давай сегодняшнюю встречу отменим. Мне тоже надо подготовиться.

Я представил себе, как он сидит один у себя дома с телефоном в руке, ожидая очередного запоздавшего сообщения. Может быть, следовало настоять, чтобы он сегодня пришел в бар? Но я сказал:

– Тогда в следующий понедельник.

– В понедельник, – повторил он, как будто перспектива встречи через неделю была неуместна, если не невообразимо далека.

Я проводил его до выхода и пожелал ему всего хорошего. Мне показалось, он едва меня услышал.

После полудня деловые встречи и телефонные звонки продолжались без перерыва до конца рабочего дня. Джейн снова пришлось уехать по рабочим делам, вернуться она должна была только во вторник. Наш опустевший дом, казалось, показывал, каково будет в нем, когда один из нас останется в одиночестве. Я очень обрадовался, когда во время завтрака позвонила Джейн и сказала, что уже едет домой.

– И вот что можешь еще сказать Даниэлю, если захочешь, – сказала Джейн. – Я нашла случай, когда человек сделал семь звонков за час, но тот, кому он звонил, получал сообщения об этих звонках почти целую неделю.

Я подумал, что стоит передать это Даниэлю сразу же, и, попрощавшись с Джейн, позвонил ему. Его телефон не отвечал и даже отказывался принимать голосовые сообщения. Я считал, что в сообщениях его жены он неправильно толкует полную тишину как тьму настолько полную, что она может поглотить все звуки. Я позвонил ему на работу в больницу, но лишь узнал, что он отменил все свои операции. Там понятия не имели, когда он вернется к работе – сами хотели бы это знать.

У меня первая деловая встреча была назначена после обеда. По дороге в пригородный район, находившийся рядом с моим, я пытался придумать, что скажу Даниэлю. Я надеялся убедить его в том, что ему нужна помощь специалиста. Его дом с широким фасадом – ему в нем принадлежала половина – и эркером, казалось, переживал ложную беременность. Часть дома находилась в тени платана, засыпавшего всю лужайку своими семенами. Окна гостиной в свете спрятавшегося за облако солнца казались запыленными, если не неухоженными. Я звонил уже третий раз, когда из дома вышла соседка Даниэля и указала ключом на свою машину, чтобы завести ее.

– Он уехал, – сказала она, – на работу.

Я сразу понял, где он может быть. Через пять минут я уже был на кладбище, где мы похоронили Дороти. Ее могила находилась в самой новой части, где трава росла, как на лужайке у садоводческого центра, а надгробные камни были чисты, как реклама мастерской камнереза. Я припарковал машину, и ветер повел меня по поросшей травой лужайке под благоразумный шепот кипариса. Вряд ли шум моих шагов был громче. Увидев Даниэля, я решил держаться ненавязчиво.

Он стоял у могилы Дороти спиной ко мне и не отреагировал, когда я захлопнул дверцу машины. Впрочем, я постарался сделать это как можно тише. Я не хотел беспокоить его, но хотел понять, в каком он состоянии. Я напрягал слух, но слышал только сдержанный шум ветра. Я не собирался прерывать молитву Даниэля или попытку вступить в диалог с Дороти. Пока я шел к нему, он пошевелился, как если бы намеревался приветствовать меня. Но нет, это тень пошевелилась у него на плече, едва ощутимый жест кипариса. Даниэль был так неподвижен, что я не мог не прочистить горло, чтобы привлечь его внимание. Это, впрочем, ни к какому результату не привело, и, подойдя достаточно близко, чтобы увидеть его лицо, я уже занервничал.

Он не просто стоял на коленях, но навалился грудью на надгробие и уперся подбородком в его острый край. Как бы неудобно ему ни было, он никак не обнаруживал, что ему неудобно или больно. Его застывшая улыбка казалась непоколебимой, глаза были раскрыты так широко, что я мог только гадать, что он старается увидеть. Сейчас эти глаза не видели ничего, потому что ими никто не смотрел. Я опустил их веки и вообразил темноту.

Его телефон выпал из свисающей руки и лежал рядом с надгробием. Я поднял его. Он был холоден и покрылся росой. Я вытер его рукавом. На мгновение я испытал облегчение, что не смогу проверить сообщения, поскольку для этого требовалось знать пароль, но потом я вспомнил, что Даниэль вводил дату своего рождения. Еще не успев запаниковать, я ввел необходимые цифры и открыл список сообщений. Все последние были без имен и дат. Кроме тех, что я видел прежде, появились два новых.

Я открыл первое и затаил дыхание. Просящий голос звучал не громче, чем шепот кипариса. Мне показалось, что говорившая боялась, что ее услышат или узнают по голосу.

– Оставь меня в покое. Ты всего лишь тьма и черви. Ты всего лишь сон, и я хочу другой. – Сначала мне показалось, что последовавший шум был всего лишь помехами, потрескиванием разрядов, но затем стал разбирать слова: – Мама теперь здесь. Она стала тем, чем обещала. Тебе некому сказать, и никто не увидит. Она будет с тобой всегда, как и следует матери.

Я пытался поверить объяснению, которое дал бы Даниэлю – что это еще одно запоздалое голосовое сообщение от Дороти, вот почему она говорит о матери в третьем лице, – но голос казался нечеловеческим не только из-за странного словоупотребления. Он не столько напоминал разряды статического электричества, сколько копошение бесчисленных червей, этот образ я попытался прогнать от себя, прослушав второе сообщение. Пожалуй, лучше бы мне его не слушать. Стремительная атака червей вырвалась из динамика бессловесным триумфом, поглощая просящий голос, едва слышимый, но все же пытающийся выговаривать слова. Я не мог долго это выносить и уже собирался остановить воспроизведение, когда раздался другой голос, заглушивший прочий шум.

– Я тоже здесь.

Голос, хоть и очень слабый, несомненно, принадлежал Даниэлю. Менее чем через секунду голосовое сообщение закончилось. Я сжал телефон в кулаке и попытался сказать себе, что Даниэль записал свой голос поверх последней части уже существующего сообщения. Но идея, которой он поделился со мной два дня назад, возобладала: причиной этой ситуации стало то, что он не просто стремился сохранить все голосовые сообщения своей жены, но и вступить с нею в контакт. Вероятно, я ошибался, но к тому времени, когда я усомнился в своем решении, было уже слишком поздно. Я нашел кнопку «Удалить все сообщения», нажал ее и сделал длинный прерывистый выдох.