Дэвид Эннендэйл - Дом ночи и цепей

Маловероятная перспектива, учитывая возраст Леонеля, но не столь уж невозможная.

- Это хорошо, - сказал Зандер.

- Вот как? – улыбнулся я. – Ты не считаешь, что я буду хорошим губернатором?

Элиана, обнимавшая Катрин, выпрямилась, но наша дочь крепко прижалась к талии матери.

- Мы не хотим идти в тот дом, - сказала она.

- Пожалуйста, папа, - захныкал Зандер. – Не надо.

- Мы не пойдем туда, - сказала Элиана, взъерошив волосы Катрин, и вздохнула: пора было идти. – Мы не можем даже посетить его, так что не волнуйся.

Мы пошли назад. Зандер дрожал у меня на руках, Катрин вцепилась в руку матери и шмыгала носом сквозь слезы. Мы оставили позади высокие стены, ограждающие территорию поместья, и шагали по дороге от Мальвейля, через индустриальный сектор направляясь обратно, к жилым кварталам Вальгааста. Я оглянулся через плечо, бросив последний взгляд на особняк, прежде чем поворот дороги скроет его от нас. Я никогда не боялся Мальвейля. С детства он всегда был для меня дворцом мечты. Он олицетворял высочайшую вершину, которой мог достигнуть член семьи Штрок, высочайшую честь и – когда я повзрослел – священный и благородный долг. Я никогда не думал, что там могут быть призраки. Когда я оглянулся на него в тот момент, я испытывал жалость к Леонелю, благодарность за то, что он позволил мне быть регентом, и желание снова увидеть те величественные залы, которые я посещал до этого лишь один раз.

У меня не было темных мыслей. Не было предчувствия угрозы.

Но когда я отвернулся обратно, на меня вдруг нахлынуло головокружение. Я споткнулся, едва не уронив Зандера, земля словно стала предательски ненадежной под моими ногами. Казалось, она тонкая, будто паутина, вот-вот разорвется, и мы рухнем в кошмарную пропасть. Зандер обмяк в моих руках, его голова безжизненно повисла, словно шея была переломана. Элиана тащила труп Катрин, не обращая внимания на кровь, лившуюся из перерезанного горла нашей дочери.

Я вдохнул, пытаясь набрать в грудь воздуха, чтобы закричать. Я словно тонул, падая и задыхаясь одновременно.

А потом это мгновение прошло. Кошмар исчез, испарился из моей памяти. Дорога была безопасной, мои дети невредимы. У меня просто закружилась голова, вот и все. Я уверенно шагал дальше, и спустя несколько секунд думал, что всего лишь слишком быстро повернул голову, и от этого она закружилась.

Многие годы это было все, что я помнил. Даже когда воспоминания об испуге Катрин и Зандера вернулись, мое ужасное видение оставалось скрытым, не появляясь на поверхности памяти.

Пока я не вернулся на Солус. Пока не увидел Мальвейль снова.

Вестибюль перед Залом Суда на линкоре «Вечная Ярость» имел полукруглую форму и ширину в самой широкой части пятьдесят четыре шага. Я сосчитал их. У стены рядом с тяжелыми бронзовыми дверьми, отделявшими меня от моих судей, стоял единственный железный стул. Я еще не садился на него. Я не мог сидеть неподвижно. Я ходил по вестибюлю, не потому что движение приносило мне облегчение, но лишь для того, чтобы избежать проклятья неподвижности.

С обоих бортов в вестибюле были огромные окна высотой от палубы до потолка, и с левого борта в них был виден обугленный камень, который когда-то был имперским миром под названием Клострум. Миром, спасти который было моим долгом. Каждый раз, проходя мимо этих окон, я замирал, вздрагивая от терзавшего меня чувства вины, и не в силах отвести взгляд. Это зрелище притягивало меня, словно крюками вцепляясь в мою душу. Снова и снова я взирал на мертвый мир, и потом отворачивался, мое сердце тяжело стучало, в животе словно разверзалась пустота, а левая ладонь покрывалась потом.

Моя правая ладонь ничего не чувствовала. Так же, как и остальная правая рука, и правая нога. Они были аугметическими, заменившими конечности из плоти, которых я лишился на Клоструме. Я еще не привык к ним. И шагал по вестибюлю не только потому, что испытывал тревогу. Я пытался скорее привыкнуть к новой реальности своего тела. Едва слышное жужжание сервомоторов было для меня еще чуждым звуком, машинным голосом, который я пока еще не связывал с собой. Это был шепот, следовавший за мной повсюду, и источник его был скрыт от глаз, хотя всегда находился близко. Рука и нога работали хорошо, повинуясь импульсам, которые посылал мой мозг. Мне не приходилось сознательно направлять их движения. И в то же время они были чем-то чужим. Они принадлежали кому-то другому, кому-то, чьи намерения идеально отражали мои. Я испытывал фантомные боли в исчезнувших конечностях, и эти боли совпадали с местами на аугметике, но происходили не из нее. Я был разделенным существом, изображавшим единое.

Моя душа была так же разделена, как и тело. Я присутствовал в настоящем, борясь с мучительным чувством вины. Но я был и где-то вдалеке, часть моего разума укрылась в некоем коконе оцепенения и взирала на мои страдания с холодным безразличием.

Я ждал в вестибюле несколько часов. Когда мои глаза не обращались к зрелищу мертвого Клострума, они останавливались на барельефе на бронзовых дверях. На каждой из них была изображена массивная фигура, олицетворение Правосудия, воплощенное в героических линиях, со скрещенными руками и суровым лицом, взгляд устремлен куда-то над моей головой, словно в ожидании приговора мне. Здесь не найти милосердия.

Я и не ожидал милосердия. Да и не хотел.

Не думаю, что я вообще чего-то хотел. Больше нет. Я ожидал вызова в Зал Суда без нетерпения. Я даже не чувствовал желания, чтобы процесс скорее закончился. Я ощущал лишь чувство вины, словно копье, бившее в щит оцепенения. Щит, удерживавший воспоминания о Клоструме. Мне нужно было защититься от них, иначе они разорвут меня, и я совсем не смогу функционировать. А я намеревался, по крайней мере, встретить свою судьбу с достоинством. Я чувствовал, что это мой долг перед полком. Перед моими погибшими солдатами.

- Спокойно, - прошептал я себе, снова подходя к левому окну. – Спокойно.

Но усилие избежать воспоминаний дало обратный эффект. Вместо того, чтобы защититься от них, я лишь сделал их сильнее. Они обрушились на мою защиту. Они явились ко мне в виде клешней и когтей, которые могли разорвать «Леман Русс», словно бумажный. В виде тел, раздувшихся от биологического оружия. Они нахлынули роем, затмившим небеса и покрывшим землю нескончаемым ковром ужаса. Я видел героев моего полка, солдат, которые безоговорочно доверяли мне, которые исполняли мои приказы без колебаний и смотрели на меня, ожидая, что я укажу им путь к победе. Я видел, как чудовища превращали их в кровавое месиво. Видел, как океан челюстей пожирал мой полк.

Я был в башенном люке своей командирской «Химеры». Громадное чудовище бросилось на нас. Оно возвышалось над «Химерой», его гигантское тело было защищено непробиваемой хитиновой броней, ужасные лапы оканчивались когтями, похожими на зазубренные копья. Оно вонзило когти в борта «Химеры», подняло ее и, разорвав надвое, отбросило куски в сторону. Я отлетел и упал на землю в двадцати ярдах от горящих обломков. Я пытался встать. Пытался умереть достойно. Прежде чем я смог подняться, твари бежали по мне, едва замечая меня. Один тиранидский воин задержался, и его когти пронзили мое плечо и бедро.