Дэвид Эннендэйл - Дом ночи и цепей

Я проснулся, задыхаясь от ужаса. В моих ушах звучали вопли погибших товарищей.

Ворота Мальвейля были открыты, когда мы подъехали к поместью. Белзек, мой водитель, остановила машину, но я еще некоторое время сидел на заднем сиденье. Поместье так долго ждало своего нового господина, подождет еще немного. В последний раз, когда я видел Мальвейль, это зрелище было омрачено слезами моих детей, и память об этом не стерлась.

- Подъехать прямо к дому, лорд-губернатор? – спросила Белзек. Она тоже была ветераном Гвардии, уволенным из-за тяжелых ранений. Она имела звание сержанта и происходила из небогатой семьи, поэтому ее аугметика лишь позволяла ей как-то двигаться – не более того. Нижняя часть ее тела представляла собой платформу с мотором на гусеницах. Этот механизм хорошо входил в автомобиль, но за его пределами она могла лишь ползать на этих гусеницах. Такая жизнь была лучше, чем жизнь сервитора, но все же за ее службу это была недостойно малая награда.

- Нет, спасибо, - ответил я. – Я пройду пешком.

Я хотел почувствовать землю поместья, в первый раз по-настоящему познакомиться с Мальвейлем.

- Подожди здесь. Потом отвезешь меня в Зал Совета.

- Да, лорд-губернатор.

Я вышел из машины, захлопнув дверь. Автомобиль был старый и, насколько возможно, поддерживался в хорошем состоянии, хотя его мотор слишком громко рычал, и выхлопная труба изрыгала клубы синего дыма. Это была надежная машина, тяжелая и приземистая. Сила в ней преобладала над роскошью, и мне это нравилось. Это был сигнал о том, каким губернатором я собирался быть.

Я подошел к воротам, чувствуя себя крошечным рядом с древней стеной, окружавшей поместье. Массивная камнебетонная стена достигала пятидесяти футов в высоту и потемнела от времени. Пока Мальвейлем владели Штроки, стене не приходилось защищать поместье от нападений, но когда Леонель стал затворником, эта стена укрыла его от слишком любопытных и плетущих интриги. Железные ворота были почти такой же высоты, как и стена, каждый из их засовов достигал толщины более фута. Я вошел на землю поместья, которая теперь была моей, и ощутил силу стены за спиной.

Пусть Совет продолжает свои подлые интриги. Предательство, как бы глубоко ни укоренившееся в нем, вдруг показалось воистину слабым по сравнению с силой и властью, которую символизировал этот дворец на холме.

С внутренней стороны к стене примыкала кордегардия, ее островерхая крыша бросала глубокую тень на готические окна. Это был дом Рена Кароффа, управляющего Мальвейля. Он предлагал встретить меня у ворот, но я попросил подождать меня в самом доме. Мне требовалось провести некоторое время наедине с собой, чтобы подготовиться. Многое изменилось с тех пор, как я стоял с Элианой и детьми у ворот поместья. Надежды умерли в этих стенах. Это было не то возвращение, которое я когда-то представлял себе.

Но надежды не были реальностью. А именно с реальностью мне предстояло встретиться лицом к лицу.

Путь к вершине холма едва ли можно было назвать дорогой. Он петлял туда-сюда между входами в шахты и рудники. Покрывавший дорогу камнебетон был расколот и выворочен за столетия проезжавшей по дороге тяжелой техникой. Сейчас машины больше не ездили по ней, рудники были выработаны. Леонель не ремонтировал дорогу, и после его смерти она пришла в еще более запущенное состояние. Я шел между зияющими ямами и темными туннелями шахт, пробитых в каменном теле холма. Опустевшие рудники чернели, словно разрытые могилы. Здесь и там, будто покосившиеся надгробия, стояли ржавые краны и экскаваторы. День был прохладный, и северный ветер, не слишком сильный, но постоянный, с жутковатым свистом обдувал железные скелеты машин.

Когда я приблизился к вершине, старые рудники остались позади. Здесь были деревья, но все они давно умерли, убитые ядовитыми отходами, отравившими землю за столетия работы рудников. Полезные ископаемые были источником богатства и могущества нашей семьи, но ценой этого стала мертвая земля поместья. В этой земле не было красоты. Она была серой и твердой, окаменевшей. И хотя деревья были мертвы, они не падали. В своей окаменелой смерти они окружали Мальвейль, вытянув сухие ветви к свинцовому небу, словно пытаясь вцепиться в него, словно умоляя о чем-то.

Дом все больше и больше заполнял пространство передо мной, по мере того, как я поднимался к вершине. Иногда он скрывался за горой пустой породы, а потом появлялся снова, становясь еще больше. Мертвый лес укрыл его из виду, за острыми ветвями и кривыми стволами были видны лишь части дома. Потом я вышел из-за деревьев, и дом снова появился передо мной во всем своем величии.

« Теперь это твое. Это принадлежит тебе ».

Почему-то мне было трудно поверить в это.

« Штроки принадлежат Мальвейлю ».

Эта мысль была странной. Я попытался выбросить ее из головы, как глупую фантазию. Но она отказывалась уходить, потому что была уверена в своей истинности , и будто вгрызалась в меня.

Я попытался сменить тактику и думать по-другому.

« Хорошо. Мы принадлежим Мальвейлю. Это то же самое. Мы едины в своей силе и власти. Я возьму то, что принадлежит мне по праву рождения – и воспользуюсь этой властью, чтобы спасти Солус ».

Мальвейль существовал задолго до того, как Штроки сделали его своей фамильной резиденцией. Он был построен тысячелетия назад, его рождение терялось в тумане древней истории Солуса. Его стены были изъязвлены неумолимыми когтями времени. Мальвейль был здесь задолго до нас, и будет существовать после того, как род Штроков станет историей. Это был не пессимизм. Это был просто факт. Мальвейль не скрывал своего возраста. Более того, он казался даже старше, чем был, казался в чем-то даже будто древнее самого Солуса. И, несмотря на свою древность – а возможно, благодаря ей - он не казался дряхлым. Он был настолько же крепким, насколько старым. Он был вечным. Он никогда не падет. Я мог вообразить Мальвейль на поверхности Клострума после Экстерминатуса, стоящий вопреки царившему вокруг разрушению, переживающий миры, ибо он был неизменным фактом галактики.

Дом был длинным, тянувшимся далеко вправо и влево. Высокие и узкие стрельчатые окна казались суровыми глазами на мрачном бесстрастном лице. Вход охраняли две квадратные башни, на стенах с равными интервалами были установлены более узкие конические башни. С западной стороны, слева от меня, к главному дому примыкала самая большая башня. Она была круглой, массивной и выглядела заметно более старой, чем даже основное здание. Она казалась остатком какого-то еще более древнего сооружения, хотя при этом выглядела так, будто породила новый дом. Феррокритовые стены Мальвейля от времени стали темно-серыми, но большая круглая башня была полностью черной, словно превратилась в каменную ночь под тяжестью тысячелетий истории Солуса.