Адам Нэвилл - Никто не уйдет живым [litres]

– Зачем? – выдавила она сквозь всхлипы. И быстро окинула внутренним взглядом тщетность своего недавнего существования: бесконечная учеба и повторение пройденного для выпускных экзаменов, чтобы сбежать от мачехи; выматывающая душу работа, наполнявшая ее скукой, медленно тлевшей в животе и вызывавшей желание причинить себе вред; снятые у жуликов никчемные комнатушки, где она жила, потому что была нищей. Все это. – Ради этого?

Чтобы оттирать кровь убитой в доме, видевшем столько потерь, и смятения, и ужаса, что это не укладывалось у нее в голове. Чтобы ею стали торговать, как только она закончит уборку.

«Невозможно. Хватит. Хватит».

– Я не могу. Не могу. Не заставляйте меня. Я ничего вам не сделала. Я только хотела найти себе комнату и ебаную работу! – ее крики перешли в рыдания.

Драч принялся переминаться с ноги на ногу у нее за спиной. Он понизил голос:

– Ну перестань. Мне не нравится тебя такой видеть, Стеф. Ты же знаешь. Ага? Закончим с комнатой да запрем ее, ага? Нам всем надо поучаствовать, типа.

Она перестала плакать и повернулась к нему. И пока она говорила, ей было все равно, убьют ее или оставят жить:

– Поучаствовать? Поучаствовать? Это кровь. Кровь женщины. Она мертва. Я знаю. Он убил ее.

– Ничего ты не знаешь. Было недопонимание, ага? Но теперь все уладилось, типа. – Драч даже себя не мог убедить. Он выглядел так, словно хотел расплакаться, но не из-за Маргариты. Стефани не верила, что он на самом деле осознавал ее смерть; его заботило только самосохранение, собственное выживание.

Он ударил себя по лбу и сморщился:

– Блядь. Блядь. Блядь.

И глядя на этот выплеск эмоций, это сожаление, что его планы пошли не по сценарию, она, наверное, возненавидела его больше, чем когда-либо. И пожелала ему смерти. Это он должен был умереть, не Маргарита.

Стефани посмотрела на кровь. «Прости меня, Маргарита. Прости», – подумала она и проглотила то, что осталось от застрявшего в горле чувства, которое могло быть отчаянием, страданием или даже началом сумасшествия.

– Что со мной будет?

– А?

– Когда я это сделаю. Отчищу ее…

Драч собрался, шмыгнув одной ноздрей. Поднял подбородок.

– Делай, што я говорю, и все будет нормально. Языком не трепли, ага? Я тебя тут поддерживаю. Больше друзей, девочка, у тебя в этом доме нет.

Затем Драч проскользнул вглубь комнаты и встал у нее за спиной, но не так близко, как ему нравилось до случая с ножом.

– Не время щас, типа, обсуждать все, што ты мне говорила, да? Про то, кто виноват и всякое такое прочее, да? Но, только между нами, мне не нравится, как все обернулась. Это все не планировалось, типа. Я к этой хуйне никаким боком, честно-то говоря. Я только бабок зашибить пытаюсь. Так што нам нужно улучить момент, ага? А это значит, што ты должна подыграть. Сечешь? Для виду, все дела. Ну, знаешь, прибраться тут чуток. Потом, может быть, подыщем тебе клиента…

– Пошел в жопу! Просто отвали от меня!

Даже здесь, где недавно умерла женщина, он не сдавался.

Миновав коридор без единого звука, высокая, тощая фигура встала в дверях, и свет померк; руки у нее были как у орангутанга, плечи опущены, чтобы отвратительная голова могла заглянуть в комнату.

Стефани затаила дыхание. Потому что на мгновение, только заметив, как фигура затекает в дверной проем, она была уверена, что в тусклом свете заметила черный, безглазый овал, просунувшийся в комнату, как голова огромной змеи; на нем выделялся молчаливый оскал, открывший слишком много пятнистых зубов во рту, скорее обезьяньем, нежели человеческом.

Звериная морда окунулась в блеклый свет комнаты Маргариты и стала лицом Фергала. Он ухмыльнулся, глядя на Стефани, и кивнул на изножье кровати:

– Пропустила чуток.

Уже после того, как Драч ушел со своего поста в дверях спальни, чтобы пройти по коридору к лестнице и там ответить на звонок по телефону Светланы, Стефани впервые ощутила холод в комнате Маргариты. Вытерев нос тыльной стороной вонявшей отбеливателем ладони, она прекратила бесплодные попытки отчистить широкое пятно под кроватью и села на пятки. Посмотрела на стены. Потом на окно.

Но свет не переменился; железное небо до сих пор испещряло немытые стекла точками мороси. Не было солнца, которое могло укрыться за тучей, потому что небо было серым и грязным от дождя уже больше часа. Это падение температуры ей не примерещилось.

Лампа над головой все еще горела тускло-желтым светом, напоминавшим о долгих часах, проведенных в плохо освещенных складах, а отопление уже полчаса как согревало пыльный дом. У комнаты Маргариты не было причин остывать, да еще так, что Стефани пришлось растирать руки.

Вдалеке она слышала, как Драч пытается говорить потише, чтобы его не подслушали: «Ага. Ага, только в восемь, типа. Она занята, да… Конечно. У нас все как положено, типа. Все девочки чистенькие. Анализы в порядке. Лучшие, типа. Не. Не. Сегодня только одна. А вот завтра может и другая появиться… – Он понизил голос еще больше.

Стефани сглотнула и посмотрела на потолок.

– Вы меня видите? Вы меня слышите? Я знаю, что вы здесь. Одна из вас. Маргарита? Это ты? Маргарита, я тебя не брошу. Не оставлю одну.

Она посмотрела на дверь. Драч затих, но она слышала, как он бродит рядом с лестницей. Стефани снова обратилась к комнате.

– Я узнаю, кто вы… что они с вами сделали. Они не уйдут безнаказанными. Я помогу вам. Не знаю, как. Но обещаю. Я вам обещаю.

Комната оставалась холодной и тихой. Из-за мороза, а может, из-за проникшего внутрь чувства печали и страха, настроение Стефани обрушилось в тяжкую скорбь. В голосе прорезалась дрожь.

– Я знаю, что вам страшно… и грустно. Я это чувствую. Вы не знаете, где вы, да? Вы не можете вспомнить. Вы просто присутствуете… здесь. Не можете уйти. Вы пугали меня. Но вы этого не хотели. Вам просто нужна была помощь. Я вам помогу. Я найду помощь.

Она поняла, что впервые в такой ситуации хочет увидеть знак – что-нибудь, что угодно, любое движение, самое мельчайшее подтверждение того, что ее услышали и поняли.

Кроме холода, от того, что окружало ее, не исходило ничего, однако Стефани подозревала, что комната слушает, и что-то здесь пытается дотянуться, нащупать путь внутрь нее. Она чувствовала… нет, она знала, что не одна.

А потом, словно комната задохнулась от шока, атмосфера изменилась. Она ничего не услышала, но уловила внутренним чутьем невидимое движение, или энергию, которая быстро отступила от места, где сидела Стефани – с ведром, в изножье кровати. Будто втянувшись обратно в стены, чувство горя и одиночества исчезло. Давление поднялось, вверх и прочь из нее, от чего кожа на голове покрылась мурашками. И кто-то, кого она не могла увидеть или услышать, пробежал испуганной кошкой вдоль стены и покинул комнату.