Адам Нэвилл - Никто не уйдет живым [litres]

– Нечего тут, да? И голос не повышай, да? Я ваще с тобой не должен говорить. Решение принято. Время обсуждений прошло. Ты видела, чего он с полом сделал. Скажи спасибо, што этого с чем другим не случилось, типа.

– Вы меня не заставите. Я не буду. Не буду этого делать.

– Заставим? Никто тебя не заставляет ничего делать. Ты знала, в чем тут фишка, так чего не съебалась, типа? Фергал правильно говорит, тебе хотелось. Ты об этом думала. Так што мы просто помогаем тебе сделать выбор, типа. Беннет… – Драч осекся, словно только что чуть не выдал секрет, оправдывая свое гнусное принуждение.

Стефани ослабила хватку на ноже.

– Ничего мне не хотелось. У меня, блин, не осталось никаких денег, потому что ты зажал мой залог. Это единственная причина, почему я до сих пор здесь. Я пыталась заработать денег, чтобы выбраться отсюда, и ты это знаешь. Но ты думал, что я какая-то тупая девица, которая купится на твою брехню и станет шалавой. А теперь ты держишь меня в заложниках…

– В заложниках? Погоди-ка минутку…

– А что это тогда? Вы заперли меня в этой грязной комнате…

– Не так тут и плохо…

Они начали перекрикивать друг друга напряженными, задыхающимися голосами. Чего она хочет добиться? Он лжец, он сутенер, он напал на нее, и даже теперь не перестает извращать ее слова. Ей никогда не выбраться.

Мысли Стефани ускорились; она думала так быстро, как была способна: о мотивах, кошмарных вероятностях, возможностях, идеях… обо всем, что могла сделать, чтобы освободиться.

«Нож».

– Вам это с рук не сойдет. Люди знают, что я здесь. Что, по-вашему, будет дальше? Вы об этом подумали? Бесполезно говорить себе, что все под контролем, и все устроится. Что счета оплатятся сами собой, что я стану шлюхой, и буду зарабатывать вам деньги, которые вы потратите на кроссовки и траву. Ну правда, вы что, ебанутые?

Драч сделал два шага вглубь комнаты, к ней.

Стефани уткнулась взглядом в засохшую кровь на его кроссовках.

– Только подойди ко мне еще раз, и я тебя убью!

– Да ладно?

– Ты ударил меня, козел. Ударил!

– Так быстрее надо было быть с ключами, типа.

– Ты украл мой телефон. Мои деньги. Запер меня здесь. Это все не в твою пользу. Только ты не успел. Ага? Ага? Потому что помощь уже в пути, ты, говнюк!

Драч отступил от нее и взялся за ручку двери. Он прикрыл глаза и запрокинул голову, так что она могла разглядеть только неяркий отблеск рептильных зрачков, и еще заглянуть в его широкие ноздри. Он был поражен, потому что не ожидал от нее такого.

– Маргарита мертва, да? Этот психопат ее убил.

Произнеся имя девушки, она немедленно почувствовала, как возросли его сомнения, его мучения, бесконечные внутренние раздоры под этими кудрявыми волосами и за костлявым большегубым фасадом лица. Он тоже боялся Фергала, может быть, больше, чем ареста. Она это чувствовала, потому что Драч зашел не так далеко, как его кузен, не настолько оторвался от человечности. И его подельник, его «боец», сделал что-то, что лишило стоявшую перед ней тварь душевного равновесия. Стефани чувствовала под вонью лосьона после бритья запах страха.

– Скольких? Скольких он убил?

– Ты чего несешь?

– Здесь. В этом доме. Я их слышала. Видела их. Ты знаешь, что я их видела. Может, и ты видел.

Драч выглядел озадаченным. Кажется, он не притворялся.

– Девушки. Девушки в этих комнатах. Они умерли. Но они все еще здесь.

– Ты свихнулась. Крякнулась на хер. А еще о психах говоришь. На себя в зеркало посмотри, детка, вон оно висит. У меня из-за тебя мурашки. Говоришь такие вещи про дом моей мамочки. Што с тобой не так, а? Я тебе дал жилье. Хотел тебе помочь по-быстрому заработать…

– Заткнись. Прекрати. Прекрати. Ты этого не делал. Ты мне не помогал и не пытался. Хватит врать. Ты хотел, чтобы я трахалась за деньги с этими уродами, грязный ты маленький хрен. Вот и все, что было тебе нужно, и ты это знаешь.

Стефани ткнула рукой в потолок.

– Он избил Светлану, и теперь ее насилуют. Насилуют. Ты преступник. Ты в этом виноват. И ты за это заплатишь. Ничего уже не исправить. Это не косячок и не маленькая проблемка, ты, тупой ушлепок! – Ее голос упал до отчаянного шепота. – Но, может быть, для тебя все будет не настолько плохо, если ты меня выпустишь. Если ты мне сейчас поможешь. Это будет принято в расчет, правда же? Ты можешь себя спасти, Драч. Ты это знаешь. Зачем идти на дно вместе с этим чокнутым?

Драч сжал кулаки.

– Все зашло слишком далеко, да? Ты этого не хотел. Но он все разрушил. И теперь всему конец. Убийство. Похищение. Кислота… – Гнев и страх объединились, чтобы помочь этой речи извергнуться, но теперь она потеряла голос. Потребовалось всего одно слово, чтобы выжечь все остальные: кислота. Это была самая отчаянная и важная речь, которую Стефани произносила в своей жизни, которую должна была произнести, но она слишком переволновалась, чтобы продолжать.

Хотя, может быть, ее удар и достиг цели, потому что лицо Драча лишилось цвета, но не от злости. Он отступил в коридор и возвратил себе присутствие духа, достаточное, чтобы заглянуть через плечо в ожидающую тьму, в ужасе перед тем, кто мог там находиться.

Когда он повернулся и заговорил с ней, в его голосе не было привычного самодовольства и спесивого нахальства.

– Вот услышит тебя Фергал, и я не отвечаю за то, што будет. Ты сама себе яму вырыла, типа. Глаза протри, ага? Хорошенько подумай про завтра. Што тебе нужно сделать, штобы выправить ситуацию. Штобы тебе же было лучше, да? Потому што иначе ты ему не нужна. Можешь сколько угодно меня оскорблять, типа. Но твоя проблема – не я. Сама понимаешь, што я в виду имею.

Дверь, щелкнув, закрылась за его спиной. Прежде, чем Стефани смогла пробежать через комнату, Драч повернул ключ в замке.

Стефани проснулась на жестком ковре, дрожа от холода. Неудобство моментально затмил раздавшийся над ней голос.

Она вырвалась из очередного кошмара, оставившего ей смутные воспоминания о бесцветном лице, шепчущем из-под полиэтиленового савана, только чтобы очутиться в месте, где слышался другой голос. И второй говорящий был либо внутри комнаты, либо под потолком.

Стефани не села, потому что это значило, что ее голова окажется выше, ближе к тому месту, откуда доносился голос.

Все еще укутанная в ветхое махровое покрывало, которое она яростно вытрясла, а потом обернула вокруг себя, чтобы лежать на полу было хоть немного теплее, Стефани попыталась сориентироваться в комнате, черной, как деготь.

Она силилась понять, где была дверь относительно ее положения на полу, а также где были окно, кровать, прикроватная тумбочка.

Стефани продолжала бояться, хотя чувствовала в себе большую уверенность, чем в прежние ночи в этом доме. Она начинала привыкать к этим посещениям, или явлениям, или чем они там были, хотя привыкание не дарило подлинного спокойствия.