Адам Нэвилл - Никто не уйдет живым [litres]

А затем его затхлое дыхание обдало лицо Стефани, опустившись сверху облаком смрадного тумана.

– Ты меня слушаешь? Эй, там, внизу. Слушаешь меня?

Ее голову вздернули вверх так быстро, что ступни Стефани на мгновение оторвались от пола, а потом она полетела вниз. Она смогла удержаться на ногах, но пола не видела, потому что Фергал вынуждал ее глядеть в потолок, держа за волосы, будто куклу.

Огромная грязная ступня Фергала ударила ее под колени и сбила с ног. Стефани уселась на пол и задохнулась от взрыва боли, выстрелившей вверх от копчика, когда он ударился об пол. Теперь она видела себя в зеркале, с распахнутым ртом и глазами, стеклянными от шока. Она и не представляла, что может выглядеть вот так.

Она умрет.

«Вот и все».

В отражении ей было видно, как Фергал запустил длинную, с перепачканными пальцами, руку в карман своей куртки. Он вытащил стеклянный пузырек. Маленький, в каких хранят лекарства. Этикетки на пузырьке не было, крышка была желтой.

– Держи ее, – приказал он Драчу. – С этим-то справишься?

– Нет! Нахуй. Нет! Я в этом не участвую. Фергал, нет!

– Баба. Тогда смотри. – Фергал отпустил волосы Стефани.

Она попыталась встать, но он усадил ее на саднящую задницу, обхватив макушку и надавив на нее. Его сила была чудовищна. Стефани показалось, что ее шея может сломаться, и она вскрикнула.

Рука исчезла.

– Ой, ой, плакса. Ты меня слушай, ага? – Он понизил голос. – Когда ты в нашем доме, подчиняйся нашим правилам. Просто, ага? Ага? Любая вот такая херня, типа криков из окон, и кипиша, и всякого такого, и я тя полью вот этим. Я тя сожгу нахуй и не побоюсь, сестренка. А не веришь, так смотри.

И тогда она поняла, что было в пузырьке, и завопила, и откатилась подальше от ног Фергала. Даже Драч отскочил к зеркальным дверям шкафа.

– Любая записочка, шепоток, или взгляд из окна, когда мы не смотрим, любая такая фигня, и я вылью это прямо на твою блядскую голову. Тока подумай, что можешь обращаться со мной как с мандой, и я узнаю. Я тя сожгу, сестренка. Усекла? Эта штука те лицо прожгет. Я тя ослеплю нахуй. Слышишь? Не только нам надо по долгам платить, ага?

Капля жидкости упала на ковер и немедленно породила белый дымок. В комнате завоняло железом, серой, жженой карамелью и горящими старыми занавесками.

Комнату трясло, и маленькие точечки света летали у Стефани перед глазами; она опустила веки, заметив, как долговязый Фергал осторожно закрывает крышкой стеклянный пузырек. Желудок взбунтовался, горло сдавило, и ее снова вырвало, прямо там, где она сидела. Вырвало на пол и на руки.

– И никакой болтовни. Тока пискни, и я отверну крышку.

– Ага, – сказал Драч. – Ага, ты слышала, типа, што он сказал.

За окном комнаты, где ее заперли, опустилась на кирпичную ограду ночь. Через одинокое окно нельзя было разглядеть почти ничего по обе стороны пространства между домом номер 82 и стеной соседнего участка.

Кузены закрыли ее в единственной комнате по правую сторону коридора на втором этаже. Вопреки тому, что случилось в спальне, и тому, что они перешли последнюю черту, напав на нее, она почувствовала облегчение, когда ее вывели из комнаты, где запах немытой плоти и грязной одежды Фергала сменился вонью сожженного кислотой ковра.

«Господи боже, это могло быть мое лицо».

Эта комната пока что оставалась запертой и в основном спокойной все то время, что она жила на втором этаже, за исключением единственного вечера, когда она услышала голос старухи, читавшей Библию. С тех пор, как она стала пленницей комнаты, Стефани успешно избегала мыслей об этом, потому что не могла вытерпеть очередного напоминания о том, как ее поглотил живьем и целиком тот ужас, что обитал в этом доме, отказываясь насытиться.

Окно было зарешечено. Подъемной раме не давала открыться металлическая конструкция с квадратной скважиной. Замок был из тех, при взгляде на которые понимаешь, что ключ утерян очень давно.

Замызганное стекло можно было разбить. Но зачем? Макгвайры услышат звон. Она уже представляла себе, как крики о помощи вернутся к ней эхом из узкого каменного проема между двумя построенными рядом домами.

В доме, на который выходило окно, жил подозрительный тип с заросшим палисадником, но Стефани не могла себе представить, что он примчится к ней на помощь. А побег был невозможен, потому что комната была похожа на тюремную камеру. Стефани мрачно подумала, что в прошлом помещение действительно могло играть эту роль.

Трюк Фергала с кислотой возымел желаемый эффект; Стефани внутренне съеживалась всякий раз, когда ее мысли возвращались к белому дыму, поднимавшемуся от ковра, треску и шипению. Образы разъедающего лицо жара кислоты и того, как она затекает к ней в глазницы, убивали любое желание кричать из окна. Дополнительным напоминанием служил распухший левый висок; прикасаться к уху было слишком больно.

Стефани знала, почему оказалась здесь и почему все еще жива. Почему Фергал не прикончил ее так же, как, она подозревала, убил Маргариту. Потому что они отрезали ее от мира и уничтожали последнее сопротивление их воле. Драч пытался сделать это постепенно, продавая ей идею проституции, упирая на отсутствие альтернатив – торговое предложение с намеком на насилие, предшествующее насилию реальному, а затем вымогательству. Но Фергал выкрутил ей руки и подтолкнул к их первоначальной цели – продаже ее тела незнакомцам. Только поэтому Драч и сдал ей комнату. «Тока девушки». Драч надеялся, что молодость и отчаяние Стефани помогут задурить ей голову и в конце концов она соблазнится обещанием богатства. Он, должно быть, унюхал, в каком бедственном положении она была в тот первый день, почуял ее нищету, как хорек чует пугливую голодную полевку на берегу канала. Но он промахнулся в мишень своей вербовки, и тогда подоспел Фергал с пузырьком кислоты.

Теперь у них стало на девушку меньше, и Стефани была заменой.

Звуки ее неотвратимой судьбы доносились сквозь потолок. Светлану заставили вернуться к работе. Светлана была ее будущим.

Над головой стонала под приглушенный ритм колотившейся о стену кровати девушка, в тело которой вбивал себя очередной мужчина. Первого «посетителя» она развлекла несколько часов назад. Если бы у Стефани оставалось в желудке хоть что-то, она извергла бы это на пыльный ковер. Это был третий гость Светланы за то время, что Стефани провела запертой в новой комнате.

Сегодня в стонах Светланы не было прежнего энтузиазма тех времен, когда упрямая литовка считала себя наемной работницей, возможно, одной из девочек этого «Андрея», выданной в аренду его коллегам с севера. Но теперь ее вынудили заниматься сексом после того, как она была избита и, кажется, видела, или, по крайней мере, слышала, как убивают ее подругу; от одной мысли об этом бросало в дрожь.