Адам Нэвилл - Никто не уйдет живым [litres]

Это была новая территория, и в ее пределах Стефани чувствовала себя уязвимее, чем когда-либо в своей жизни; здесь все границы, прежде казавшиеся ей естественными, не просто сместились, а были уничтожены, сменившись навязанным ей существованием.

Убийство. Ощущение от того, что это слово оказалось так близко к ее реальной жизни, было сродни поездке в лифте, пол которого исчезает у тебя под ногами.

Она не знала о девушках почти ничего. И то же самое можно было сказать обо всем, связанном с домом: кто такой Беннет, кто такие Макгвайры, что случилось с теми женщинами-невидимками, чьи голоса и шаги до сих пор жили в пыльных, тускло освещенных комнатах. По иронии судьбы, теперь она сделала бы что угодно, лишь бы вернуться домой, к мачехе, чтобы перетерпеть все, что та – буквально – обрушит на нее.

Как такое могло случиться?

«Ты не знаешь, что произошло с Маргаритой. Не знаешь. Не знаешь. Не знаешь».

Она повторяла эту мантру тем областям своего рассудка, которые уже приняли худшее, но они упрямо отказывались ей верить.

Безмерно утомленная сегодняшним безжалостным калейдоскопом страха и тревоги, отвращения и ненависти, увенчавшимся мертвящими вспышками безграничного ужаса в грязных ручищах Фергала, Стефани вынуждена была сесть, чтобы не рухнуть. Ей хотелось есть и пить, и грохнуться в обморок; ее мысли теряли отчетливость. Ее до сих пор подташнивало, и она боялась, что если будет плакать и дальше, то ее глаза опухнут так, что не смогут открыться.

Кашляя, Стефани стряхнула мохнатую серую пыль с махрового розового покрывала, укрывавшего односпальную кровать, слишком маленькую для взрослого человека. Присела. Откинула покрывало и хлопковую простыню и обнаружила, что серая пыль въелась в постельное белье. Некогда белая простыня была вся в бледно-коричневых пятнах, которые Стефани немедленно прикрыла. Древняя подушка также хранила отметины спящей головы прежнего жильца.

Мягкое изголовье из белого винила венчало предмет мебели, спать на котором Стефани не согласилась бы практически ни за что. В последний раз она видела кровать такого стиля и возраста в свободной спальне дома ее бабушки, когда была еще ребенком. И это была самая маленькая комната из тех, что она здесь видела. Здесь годами не убирались и даже не проветривали. Запахи плесени, пыли и протухшей краски отказывались становиться привычными и незаметными для обоняния.

Рядом с маленькой кроватью стояла пустая тумбочка из деревоплиты, ламинированной белым пластиком. Поверхность его стала пушистой от пыли. К внутренней стороне двери было прикручено заляпанное зеркало. Одинокая лампочка болталась в пластиковом абажуре, заставлявшем свет выглядеть так, словно он проходил через миску фруктового салата из дешевой консервной банки.

Жилец такой комнаты мог ощущать себя исключительно пойманным в ловушку, лишенным надежды и несчастным, и именно так Стефани себя и чувствовала. Она застегнула крутку до самой шеи, пока не включилось отопление и удивилась, что кузены его не отключили, чтобы сэкономить. Возможно, они не знали, как. Она понимала, что если ей суждено провести здесь всю ночь, придется спать на полу. Кровать была слишком грязной.

Единственной надеждой был нож.

Она достала его из переднего кармана толстовки и покрутила между пальцами. Стиснула зубы, пока лицо не запульсировало от жара крови. «Если сейчас войдет один из них…»

Она не знала, что сделает тогда. Нож был тупым и коротким. Им нельзя было убить, но можно ударить, можно ранить.

«А если он рассечет…»

– Остановись, остановись, остановись, – прошептала она себе.

Когда во внешнем мире стемнело, а вынужденное гостеприимство Светланы распространилось на пятого клиента, послышался скрип половиц, а за ним скрежет ключа в замке.

Прежде, чем дверь открылась, Стефани спрыгнула с кровати и отступила к окну. Пытаясь проглотить комок в горле, она запустила руку в карман толстовки. Ее пальцы вцепились в пластиковую рукоятку ножа, но та казалась меньше и легче, чем была раньше.

В комнату просунулась, улыбаясь, костистая физиономия Драча.

– Я тут подумал, может, ты перекусить хочешь. – Он держал желтый пенопластовый контейнер, из тех, в которые рестораны, торгующие едой на вынос, упаковывают кебабы.

Прошаркав в комнату, Драч опасливо оглядел стены и кровать, сохраняя улыбку, как будто пытался найти в ситуации нечто позитивное, что мог бы прокомментировать.

Он поставил контейнер на кровать и вытащил банку «Карлинг Блек Лейбл» из кармана пуховика – пуховика, по-видимому, оплаченного ее залогом.

Он бросил банку на грязную постель.

– Эта штука тоже недешевая. Придется тебе завтра мне отплатить. Когда я доберусь до банкомата, в смысле, так што ты уж быстро вспоминай пин-код, ага, когда я у тебя спрошу. В этом мире забесплатно ничего не делается, девочка. Уж мне ли, типа, не знать.

Не в силах говорить из-за перекрывших горло гнева, отвращения и страха, Стефани смотрела на лицо Драча. За его кудрявой головой с щелчком погас свет, погрузив коридор во тьму.

Ей нужно было сорваться, нужно было разозлиться и спровоцировать его, а потом распалиться самой. Только так она сможет воспользоваться ножом – потеряв контроль над собой в жаркой вспышке ненависти и истерики.

– Какого хера ты, по-твоему, делаешь? Это похищение человека.

Он попытался отделаться смехом:

– Не, не, ничего такого. Любишь преувеличивать, да? Просто небольшой косячок, типа, который мы исправим. Ничего серьезного, ага.

– Твой кузен угрожал сжечь мне лицо кислотой. Он избил Светлану. А Маргариту… Ты ударил меня. Напал на меня. И теперь вы заперли меня в этой комнате. У вас большие неприятности. Ты это понимаешь? – Она понизила голос. – Или, по крайней мере, у твоего кузена.

Драч прищурился. Он оглянулся на темный коридор, закрыл дверь, а потом повернулся к ней.

– Надо нам кое с чем разобраться, да. Так што навостри ушки, детка, пока я тебе объясняю. Во-первых, ты ни черта не знаешь. Ни про меня, ни про Фергала, ни про наше прошлое. Ни черта. Во-вторых, начинала бы ты, типа, сотрудничать. Я тут бьюсь за тебя изо всех сил. А ты, если правду сказать, лучше не делаешь. Фергала только и держит, што ты нам помогаешь по мелочи. Но этого уже не хватает. А я пытался предложить тебе выход. Принес тебе выбор на блюдечке, типа, а ты нос отвернула. Я заради тебя в лепешку бился с тех пор, как ты сюда заявилась, только больше у нас времени на «зайцев» нет. Хватит уже терпеть тех, кто не делает, типа, того, зачем тут живет.

– Я здесь низачем не живу. Я сняла комнату. А если ты думал, что я стану… стану шлюхой, потому что у тебя поселилась, значит, ты ошибся. Очень сильно.