Адам Нэвилл - Никто не уйдет живым [litres]

– Хорош. Хватит, да? Откуда мне было знать, што у нее перо? Где она его взяла? Ты тоже виноват. Мы ее вместе запирали. Не видел я, штобы ты ее обыскивал.

– Драч. Драч. Будешь выкручиваться… – угроза повисла в воздухе.

Драч сделался непривычно тихим.

Фергал снова обратил внимание к Стефани. Он убрал ногу и ухмыльнулся:

– Я слыхал, ты отсасывать не готова еще. Ладно, пока уборкой займешься. Не хочешь раздвигать ноги – так вставай, сука, на карачки и по хозяйству помогай. Как те, а? А пока ты драишь пол, детка, у тя будет время подумать, чего случится, если ты не согласишься быть приветливой с нашими гостями.

– Все вытри. Все, што они трогали, типа. Ты баба, ты знаешь, что в бабских комнатах трогают, ага?

Стефани немедленно поняла, о чем говорил Драч: об уликах. А их в комнате было много. Заглянув через дверной проем в спальню на третьем этаже, куда Драч явно не хотел заходить, чтобы не уличить себя, оставив какой-нибудь след своего присутствия, Стефани увидела кровь на двух стенах и, кляксами, на белой ткани покрывала. Кровь Маргариты.

На одной стене черные, засохшие пятна улеглись длинной дугой. Воображение Стефани подсунуло ей образ женской головы, отдергивающейся в сторону после ломающего кости удара.

Второй след был смазанным, как будто мокрое лицо вдавили в стену и протащили по ней. Рядом с основным пятном виднелись следы пальцев: линии волочения.

Не выходя из дверей, Драч придвинулся к Стефани и указал на пол:

– И на ковре. Видишь? Там, возле кровати. Оттереть надо, типа. Целиком, ага?

Стефани посмотрела в тень под краем одеяла в изножье кровати. Кто-то, лежавший на этом месте, истекал кровью.

Она привалилась к косяку и подавила подступавшие рыдания. Желание сломаться прошло от ног по всему телу, как электрический ток, от которого у нее затряслась челюсть. Она закрыла глаза и напрягла все мышцы, чтобы не сморщиться.

– Лучше приступай, типа. А то Фергал… Надо нам побыстрее с этим разобраться, типа, ага?

В одной руке Стефани держала выданное Драчом ведро, содержавшее все остатки моющих средств, какие он сумел выгрести из-под кухонной раковины. Даже чтобы избавиться от следов насильственной смерти иностранной секс-работницы, Драч не смог отыскать ничего полезного. В ведре, которое он вручил Стефани, была ржавая бутылка полироля «Пледж», почти закончившийся спрей для окон «Виндолен», практически пустой пузырек отбеливателя «Бест Ин» и капелька средства для чистки ванны «Джифф» в пластиковой емкости, не открывавшейся из-за высохшего геля. Не лучшая экипировка для удалений субстанций, в поисках которых эксперты-криминалисты просканируют каждый миллиметр пола.

Драч боялся выйти из дома за новыми чистящими средствами, чтобы его не опознали на улице. «Ничего ты о моем прошлом не знаешь». Это была правда, но теперь она могла делать предположения на основе фактов.

Стефани возвратилась к комнате.

Маргарита попыталась сделать помещение более женственным, прежде чем умерла в нем. Увила карнизы и белые встроенные шкафы черными шелковистыми накидками и шарфами – возможно, чтобы скрыть дешевую и непривлекательную обстановку места, предназначенного для постельных утех. Внушительное количество пузырьков с духами и дорогой косметики загромождало поверхность комода с зеркалом; зеркало было наклонено так, чтобы отражать всю постель для тех, кто в ней находился.

На матрас набросили декоративный плед под зебру, и, видимо, девушка привезла собственные простыни и наволочки, потому что Стефани не могла себе представить, чтобы в доме № 82 по Эджхилл-роуд водилось что-то настолько роскошное, как пухлые, с кисточками, атласные подушки Маргариты.

Стальная вешалка на колесиках, стоявшая рядом со шкафом, ломилась от прозрачного нижнего белья, лайкровой одежды, платьев из латекса и черной ткани. Под ней валялось не меньше дюжины пар туфель и сапог с высокими каблуками.

Однако весь реквизит албанки не мог скрыть под собой возраст и безвкусицу обоев и ковра. Здесь повторялся тропический бамбуковый узор со стен первой комнаты Стефани.

По крайней мере, на окнах не было решеток. Стефани подумала, что именно поэтому Светлану и Маргариту поселили на третьем этаже. Вряд ли это было удобным для дела, потому что клиентам приходилось миновать на пути к девочкам два этажа темного, грязного дома под болтовню Драча. Гораздо удобнее было бы отвести под работу проституток нижний этаж, ту часть здания, которая всегда была закрыта из-за ремонта – по крайней мере, так говорил Драч. Стефани подозревала, что Светлану и Маргариту одолжили или взяли напрокат у этого их «Андрея». Но если девушки хоть как-то могли решать, стоит ли им работать здесь, решетки на окнах стали бы немедленным сигналом тревоги. Однажды Светлана жаловалась на ванную; теперь казалось, что это было для нее наименьшей из проблем.

Ее лихорадочные размышления о Беннете, о котором Фергал говорил так, словно этот человек здесь все еще жил, а также о загадочном обмене репликами, в котором Драчу обещали «засунуть его прямо к ней», немедленно сошли с рельсов, как только Стефани оказалась в комнате.

«Забита до смерти. Кулаками. Ногами».

Стефани прошла дальше. Когда она увидела пушистую черную кошку Маргариты – мягкую игрушку на стуле возле комода, с красным бархатным ошейничком и кулоном в виде сердечка – прилив горячих слез вынудил ее смотреть на комнату, словно бы через лобовое стекло машины под ливнем. Она уронила лицо в ладони и втянула в себя сочившуюся из носа жидкость.

«Господи. Папа. Папа. Папочка».

Они были примерно одного возраста. Маргарита казалась милой и счастливой в тот единственный раз, когда они столкнулись на лестнице. У нее, должно быть, были родители, может быть, братья и сестры, люди, которые ее любили, и, возможно, она только пыталась заработать денег, чтобы продвинуться в жизни, используя единственное, чем обладала: красивое тело. Непохоже было, что Маргарита сидела на наркотиках.

Внутри у Стефани что-то оборвалось. Она рухнула на колени. Плотину, которая сдерживала такое количество страха, сожалений, тревог, надежд и отчаяния, когда она молилась, чтобы все закончилось быстрее, шагая на временную работу и обратно, прорвало. И в единую долю секунды Стефани ощутила, как на нее обрушилась и погребла под собой вся тяжесть ее положения. Ее тело тряслось, словно под ударами тока.

Она больше не могла быть сильной. Ее били, хватали за волосы, таскали по грязному полу и запирали в комнатах, куда не должно было входить ни одно живое существо. А теперь ей нужно было опуститься на четвереньки и оттирать кровь забитой до смерти молодой женщины.