Адам Нэвилл - Никто не уйдет живым [litres]

Задыхаясь, прижимаясь головой и затылком к двери, Стефани сосредоточила все силы на том, чтобы остановить кружение у себя в голове; водоворот паники и страха, в который обратилось все ее сознание.

Они все еще были в соседней комнате. Она слышала, как одно из существ спотыкается, как инвалид, неожиданно освободившийся от коляски, шаркая ногами, состоявшими в основном из кости, пока второе, задыхаясь, скреблось у подножия двери, которую подпирала Стефани.

В комнате, куда она вбежала, было темно. Окна почти наверняка были заделаны досками, как на кухне. А доски, без сомнения, были прикручены вплотную к оконному проему, чтобы даже лучик света не смел вторгнуться в ад, которым был первый этаж дома № 82 по Эджхилл-роуд.

Стефани подняла трясущуюся руку, сжимавшую погасшую свечу. Похлопала по толстовке и отыскала карман и чуть гремящий коробок; спичек оставалось немного. Ей придется быть осторожной с теми, что еще можно зажечь.

Только когда ее тяжелые выдохи сменились не таким глубоким и более быстрым дыханием, она заметила, чем пахло в комнате. Это был запах смерти.

Воздух здесь был теплый и застоявшийся от времени, но все еще едкий от того, что недавно, должно быть, было невыносимой вонью разложения в невентилируемой, лишенной света комнате. Комнате, где она только что заперлась.

Стефани откашлялась, чтобы очистить нос, рот и горло от запаха. Села на корточки, зажала свечу зубами и вытащила коробок из кармана. Она знала, что даже если ей удастся отыскать спичку, достаточно крепкую и целую, чтобы зажечь свечу, она не захочет даже мельком увидеть то, что здесь находилось, источая миазмы разложения. Но и оставаться в темноте она не могла.

Ей повезло – или нет; она не была уверена. Первая же спичка, которой она чиркнула о коробок, зашипела и вспыхнула. Потребовалось несколько секунд, чтобы взять свечу покрепче и окунуть фитиль в пламя, оставившее послеобраз по центру обоих ее глаз. Когда свеча разгорелась достаточно, чтобы озарить комнату неясным, мерцающим светом, первым, что потрясло Стефани, был вид здешних стен.

Они оказались розовыми. Обои были розовыми в лиловую полоску, ковер – вишнево-розовым, по занавескам шел узор из махровых роз, а трюмо было сделано из темно-красного дерева, или покрашено под него. Комната была чудовищной, но совершенно по-иному, нежели та, черная, откуда Стефани только что сбежала.

Безвкусная, устаревшая, еще одна капсула времени, должно быть, простоявшая нетронутой десятки лет. Как может что-то настолько гротескно-женственное и вульгарное делить стену с комнатой столь ужасающе злой? Потому что черная комната была именно такой: злой.

Только после того, как звуки в соседнем помещении стихли, она выпрямилась и поводила свечой в воздухе. Туманно-желтое мерцание пламени выявило белые дверцы встроенного шкафа и еще один проход, за которым был совмещенный санузел. И только поднявшись, Стефани обратила внимание на кровать: необъятное спальное место, укрытое розовым стеганым одеялом. И она чуть не распахнула дверь и не выбежала обратно во тьму, когда поняла, что кровать не была пустой. Хотя то, что лежало на одеяле, не проснулось от ее вскрика в удушающей черноте.

Столь же неподвижная, как объект ее потрясенного внимания, Стефани смотрела на тело, не мигая, и сжимала в кулаке рукоять ножа, пока у нее не заболела рука. Бежать в квартире на первом этаже больше было некуда. Если существо на кровати шевельнется, ей придется… придется использовать против него нож.

«Но если оно неживое, что ему сделает нож?»

Темная фигура на кровати оставалась неподвижной. От двери Стефани могла разглядеть, что на ней были темные штаны, а ноги в них выглядели короткими и неприятно тощими. Лодыжки внутри узорчатых носков высохли. Дождевик был застегнут до самого подбородка, голова скрыта клеенчатым капюшоном.

Двигаясь вдоль изножья кровати, ближе к стене и трюмо, Стефани подняла свечу повыше, чтобы лучше разглядеть жильца.

Коричневатое лицо утопало в капюшоне дождевика. Большие очки в черепаховой оправе все еще лежали поверх рябой кожи. Линзы увеличивали то, что осталось от распахнутых глаз; те выцвели и провалились в глазницы, напоминая теперь мертвых улиток, высохших в собственных раковинах. Длинные бурые зубы, которые напоминали ей ослиные, скалились в потолок, как будто труп был доволен собой.

«Беннет».

Лицо в телефоне Фергала. Насильник. Человек, которого заперли здесь до нее, лежал мертвым на чем-то, выглядевшим как бабушкина постель родом из восьмидесятых.

Она подошла к занавескам. Смерть запуталась между зловонных складок и цветочных узоров штор, и Стефани закашлялась, чтобы очистить дыхательные пути от запахов давнего разложения. Отдернула занавески и обнаружила прикрученные к стенам сосновые доски.

Рыча от бессилия, Стефани ударила кулаком в дерево, издавшее полый звук, но доска даже не покачнулась – так плотно ее закрепили.

Она привязала одну из штор к стене с помощью шикарного золотого подхвата с кисточками, свисавшего с бронзового крюка. Посмотрев, сколько шурупов ей придется выкрутить, чтобы добраться до стекла, она заметила следы в одном из углов доски. До нее кто-то уже пытался выбраться, используя, похоже, собственные зубы. Нечеткие черные пятна окружали участок дерева, который был изгрызен, причем человеком, стоявшим на коленях.

Стефани отошла от окон и на миг закрыла глаза. Она задавалась вопросом, почему Беннета заперли здесь, какую обиду он нанес Фергалу, чтобы заслужить такую судьбу?

«Это они его убили? Эти твари в соседней комнате?»

Стефани посмотрела на дверь, через которую вошла в спальню, и не смогла вспомнить, чувствовала ли когда-нибудь такую слабость в ногах и руках. «Нужны ли им двери? Или они могут просто появиться?»

Как будто ее мысли были материальными, она услышала шорох чего-то, похожего на нейлон.

Она повернулась; стук сердца отдавался в небе. Когда огонек свечи успокоился, Стефани подняла ее выше над изножьем кровати. Высохшая тварь в дождевике все еще скалила грязные зубы, а невидящие и ввалившиеся глаза все еще смотрели в потолок. Но не сдвинулась ли рука? Правая, та, что ближе к окну? Она не могла вспомнить, была ли раньше коричневатая мумифицированная ладонь в таком положении, настолько близко к телу. На руке не хватало мизинца, и ампутация не была аккуратной.

Шорох ей померещился. «Вот и все, вот и все, вот и все, вот и все».

Стефани повернулась к окну, время от времени поглядывая на труп, и поменяла нож на отвертку. Она просунула наконечник отвертки в первый шуруп и использовала, кажется, все оставшиеся силы, чтобы заставить его податься. И он подался – или это ей показалось – где-то на миллиметр. Выкрутить нужно было не меньше десятка. И как дотянуться до тех, что сверху?