Ричард Кэдри - Дети Лавкрафта [сборник litres]

Мелодраматическая кончина Флитвуда колет тебя в самое сердце (которое бьется раз в две недели) и заставляет его сокращаться чаще. Связь с большим в тебе самом все еще утрачена. Ты чувствуешь Пустоту и ее голод так, как чувствовал бы запах дыма или различил бы пожар. С того рокового ужина существование большего в тебе свелось к абстракции наподобие того, как сводятся к ней проблемы экзистенциализма для любого смертного философа. В отличие от монахов и книжников ты владеешь доказательством того, что непостижимые ужасающие космические силы пришли в движение. Ты и есть это доказательство. Возможно, после вечности рабства и ты тоже свободен.

Рассвет скор. Струйки испарений вьются над трупом Флитвуда. Они скручиваются в призрак недавних воспоминаний Урской летучей мыши. Ты зришь призрачные обличья приближающихся врагов. Двое мужчин, серые и дряхлые, но все ж грозные в своей ненависти и уверенности в собственной правоте. Девушка напоминает свою мать. Конь слегка прихрамывает: ему ненавистен пьяный рыцарь. Пугает тебя только пес. Однако, учитывая его дряхлость, он наверняка не слишком опасен.

Трещина пересекает колонну, резкая, как твоя усмешка. Разлетаются куски штукатурки.

Полное проявление требует подпитки. Хоть тело твое временно и рассеянно, чудовищный запас силы воли никуда не делся. Ты всю ее вкладываешь в сверхъестественную мелодию. Убийственная песнь. Тихая, нежная, пока не подберутся тараканы. Резче, пронзительнее – и тогда появляются грызуны. Ты уминаешь все их воинство. Клочки шкурок и ссохшиеся оболочки образуют разворачивающийся ковер смерти.

Да, куча крыс, летучих мышей и тараканов отдают всех себя, прежде чем ты восстанавливаешься до тени былой своей славы. Вот оно, возвращение из мертвых, уже близко, и ты готов к этой ночи.

Развалины замка Барона Нужды вросли в склон горы Моуот. Центральная башня, часть внутреннего двора и главное здание стояли целехонькими – остальное же рухнуло и густо заросло хилым боярышником и рощицами кривых кедров и берез. Человечьи черепа украшали кусты, словно бусы, продернутые сквозь ветки засохшего святочного дерева.

– Веселенькие дела, – выговорил Боуви.

– Гробокопатели и разбойники стали редкостью в этих горах, и теперь мы видим, почему, – сказал Хэнд.

– Люди это место стороной обходят. В самом что ни на есть сердце их племенных земель до того, как Империя захватила горы. И все ж Первые Царства не желают требовать его обратно.

– Империя все портит, да? – произнес Хэнд безо всякой иронии.

– С этим не поспоришь.

Мантус обнюхал какие-то кости. Зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.

Лохинвар глянула на него, спешиваясь с коня:

– В чем дело, щен?

– Гадость обитает в этом доме, – проворчал пес.

– Гадкая опасная гадость, – прибавил Флинт. Ноздри коня трепетали, а глаза сильно косили.

– Ее не укусишь.

– Ее не затопчешь.

– Чепуха, – бросила Лохинвар. – Можно и затоптать, и зубами урвать, и рассечь или на клочки разнести.

– Я боюсь, – признался пес.

Конь издал тихое ржание.

– Я третья. – Лохинвар надела шлем. И стоило крылатому шлему утвердиться на ее челе, как она сделалась безжалостным, нечеловечески жестоким существом. – Только не увидишь, как я в штаны писаю. – Она обратилась к Мантусу: – Орландо был твоим щенком. Тебе есть чем заняться.

Мантус свесил морду и пристыженно заскулил.

– Держитесь крепче, пока я разведаю. – Боуви исчез в подлеске без единого шороха. Спустя несколько минут он каркнул вороном: заранее оговоренный сигнал. Лохинвар, Хэнд и Мантус взбирались по склону к развалинам. Флинт остался сзади. Крупный конь щипал траву и стоял в дозоре.

– Удачи тебе, пес, – пробормотал он.

Солнце припекало.

– Я с этими животинами заодно, – выговорил Хэнд. Бледный и трясущийся от отсутствия выпивки, он плелся в нескольких шагах позади. – Теперь я опять его чую. Полное воздействие ужаса.

– Мужайтесь, сэр Хэнд! – призвала Лохинвар.

– Хотите верьте, хотите нет, только я был смельчаком. – Хэнд нес деревянный меч-боккен, заляпанный кровью и грязью. Свой боевой палаш он заложил давным-давно. – Самым отважным в этих краях.

– Отвага и безрассудство – уроборосы юности, – заметила Лохинвар. – За мной, рыцарь! Хочу поговорить с этим чудовищем до наступления ночи. Обсудить предстоит многое. Мы похожи – он и я.

– Похожи? Погоди, разве не так обычно злодей говорит герою – и смеется?

Лохинвар рассмеялась.

– Доволен?

– Уф, искренне?

– Я не жила под горою с феями все эти одинокие годы. Сидела в черном сиянии звезды ужаса и постигала то, что Кролик Аббат постиг ценою жизни, а мать уже знала: тайну Барона Нужды. Он всего лишь придаток. Вобрав в себя генетическую память цивилизации древнее, чем пыль первых гор, я вылупилась, чтобы еще раз пройтись по земле. Мщение – дело благородное. Впрочем, на этот раз задача – милосердие. Сказать правду, я здесь не ради Барона. Не совсем.

– Леди Лохинвар, не улавливаю смысла ваших слов.

– Каких из них?

– Всех скопом.

Она опять рассмеялась. «Нагоняй» светился под левой ее рукавицей, металл меча омывали кровавые облака.

Из зарослей кустарников появился Боуви и повел дружину в тени арки главных ворот. Сквозь ежевику он прорубался осадным мечом. Вороны верещали со стен, когда глупые люди со своей собакой шагали через пролом входа в главное здание. Птицам было уже привычно видеть такое. Так или иначе, скоро их ждет пиршество на свежих покойниках.

Лохинвар со своими спутниками миновали внутренний двор и вошли в замок. Дыры пронизывали заляпанный сажей потолок. Мраморные полы покоробились и потрескались. Чахлые ростки, цепляясь, пробивались к солнцу. Бурые лозы льнули к колоннам, покрытым резными зверями. Под ногами хрустели кости крыс. Сухие оболочки пчел и тараканов концентрическими кругами покрывали землю. Все в этом месте было мертво: сплошные колючки, осколки и прах.

– Защити нас все святые. – Хэнд поправил шляпу, оглядев место побоища. – Тут полно призраков. Я почти слышу их.

– Придержи эту мысль, – произнесла Лохинвар. При иных обстоятельствах протокол требовал защищающих кругов, бормотаний и тягостных ритуалов. Задержка возле ямы, куда сиганул Барон, чтобы извести мир, была бы слишком большим риском. Она открыла музыкальную шкатулку и настроила ее. Из устройства понеслись стоны мужчины или женщины, кому перерезают глотку. Жуткие смертные крики эхом отдавались среди колонн и пыли.

Вскоре раздался посвист Боуви.

– Слева, друзья. – Взор разведчика оставался остер: тень наползала на край потока солнечного света, а за ней появилась нескладная фигура высокого мужчины. Фигура горбилась, но все ж внушительно вздымалась в своих потрепанных одеждах. Воздух колебался, словно поток воды, одолевающий каменистое русло. Свет и тепло пошли наперекосяк. Холод окутывал разбитый зал.