Томас Лиготти - Ноктуарий. Театр гротеска [сборник litres]

И ничего удивительного не вижу я в том, что производство гиперорганизмов продлилось недолго. Вскорости на фабрику обрушилась вторая волна разрушения. В этот раз одним окончательным стиранием машин в цехах не обошлось: над «Цитаделью» учинили нечто гораздо более жестокое. Разрушительные силы хлынули на подземное кладбище – к тому времени три верхних этажа обветшали и более напоминали руины. Сведения о том, что осталось от погоста, доступны моему сознанию лишь в виде дрожащих и искаженных отголосков, снедаемых помехами распада. Считается, что уничтожение инкубаторов для гиперорганизмов послужило кульминацией, если не финалом затяжных военных действий между «Красной цитаделью» и серым опустошенным ареалом, наступавшим на нее со всех сторон. Казалось, подобное сокрушительное вторжение положило деятельности алой фабрики конец.

Тем не менее поговаривают о том, что она продолжает функционировать и поныне, невзирая на статус безмолвной руины. В конце концов, исчезновение оборудования, что выпускало бесчисленное количество новинок на самом трехэтажном заводе из красного кирпича, и последующее устаревание сложной системы туннелей первого подземного уровня не помешали фабрике продолжить тайную работу другими изощренными способами. Работа на втором подземном уровне (кладбищенском) какое-то время шла без помех. Но последующее жестокое уничтожение этих плодотворных и затейливых могил вместе с их продукцией, кажется, положило конец индустриальной истории «Красной цитадели».

Поговаривают, что ниже яруса с разоренными погостными инкубаторами есть еще один, минус-третий этаж – возможно, лишь стремление к симметрии и жажда композиционного равновесия породили эти слухи, обеспечивая своего рода гармонию, совершенные пропорции: если три этажа над землей, то и под землей – три, что наверху – то и внизу. На этом этаже, если верить слухам, саботаж против серой стерильности не утихает по сей день, выражаясь в новых причудливых органических формах. Процесс это кипучий, изменчивый, хаотичный и гневный – как и всякая тайная или явная жизнь. Но то, должно быть, лишь слухи.

Сдается мне, я рассказал слишком много о «Красной цитадели» – и, возможно, все это прозвучало слишком уж странно. Не думайте, что я сам этого не понимаю. Как неоднократно было мною отмечено на протяжении этого манускрипта, я лишь повторяю то, что слышал. Сам я никогда не видел «Красную цитадель» – никто никогда ее не видел, и, быть может, никто никогда не увидит. Вот только куда бы я ни пошел, люди говорят о ней – о тех диковинах, что она производит, об умом непостижимых гиперорганизмах, а также о подземных ходах и туннелях, и подземном кладбище, где на надгробьях не сыщешь ни имен, ни дат. Все сейчас говорят о «Красной цитадели», говорят много и с упоением, кажется, других тем просто нет. Мы все говорим и думаем о ней на свой лад, и я лишь зафиксировал на бумаге то, о чем все говорили и что все видели (пусть сами они даже не догадываются, что видели и говорили это). Разговор этот так или иначе ведется каждый день моей жизни, и смолкает лишь в те моменты, когда рассказчик переходит от великой и трудолюбивой «Красной цитадели» к призрачной пустоши, давшей фабрике такое зыбкое пристанище. Тогда голоса утихают, я едва улавливаю их, выныривая из очередного изматывающего и удушающе-травматичного кошмара. Сейчас как раз такое время: я должен напрячься, чтобы услышать голоса. Я жду, когда они поведают мне о новых начинаниях «Красной цитадели», поскольку ее производственные процессы становятся все эксцентричнее, все диковиннее – это подпольно работает третий подземный ярус. Поэтому я должен сидеть тише воды и ниже травы и прислушиваться к голосам – ведь тогда снова услышу я новости о том, что «Красная цитадель» начала работу. Тогда и только тогда смогу я снова говорить о ней.

Шел мой первый день работы документоведом. Едва я появился на пороге конторы, не успев ни затворить за собой дверь, ни сделать хотя бы шаг внутрь, рахитичного вида тип, одетый с миру по нитке, в очках, слишком громоздких для лысеющей головы, выскочил из-за стола с твердым намерением всячески приветствовать меня. Говорил он с волнением, и слова его, торопясь покинуть язык, натыкались друг на друга:

– Добро пожаловать, добро пожаловать. Меня зовут Рибелло, давайте я помогу вам сориентироваться. Простите, но вешалки для верхней одежды у нас нет – положите на вон тот стол, он все равно пустой.

Ты давно меня знаешь, подруга, я ведь ни разу не сноб, и даже по темпераменту мне не положено высокомерное отношение к другим – возможно, мне просто не хватает бьющей ключом жизненной силы, делающей подобное поведение возможным. Так что я ему улыбнулся и попробовал представиться. Но Рибелло все продолжал обстреливать меня из словесного автомата:

– Вы же принесли то, о чем вас попросили? – Его взгляд метнулся к портфелю в моей правой руке. – Мы тут все на самообеспечении – уверен, вас на сей счет уведомили. – Он слегка повернул голову, оглядывая офис: восемь столов, лишь половина из них занята, вдоль стен – ряды высоких шкафов, не достававших до потолка лишь пару футов от силы. – И, надеюсь, у вас нет планов на обеденный перерыв. Я отведу вас куда-нибудь. Есть кое-что, о чем вам полезно знать. Кое-какая информация, слухи… но они подождут. Пока – обустраивайтесь здесь.

Мне достался стол, что стоял ближе всех к окну конторы.

– Раньше он принадлежал мне, – доверительно сообщил Рибелло. – Но теперь, когда вы пополнили наш дружный коллектив, я могу перейти и на вон тот, что подальше.

Предвидя следующий его вопрос, я сказал, что уже получил инструкции касательно моих обязанностей, заключавшихся исключительно в обработке различной документации для «Квайн Организейшен» – компании, чьи интерес и деятельность пронизывают каждое предприятие – как государственное, так и частное – по эту сторону границы. Штаб-квартира располагалась далеко от города, где я нашел работу: контора моя являла собой своего рода «серый форпост», далекий даже от региональных оперативных центров компании. В таком месте, как и во многих других подобных, «Квайн Организейшен» держала офисы, даже если они представляли собой грязные комнатушки, провонявшие какой-то кислятиной. На запах, что царил в моей конторе, никак не выходило закрыть глаза – похоже, здание, где «Квайн» купила помещение, раньше занимал какой-то магазин солений и маринадов. Если вам интересно, эту догадку позднее подтвердил и Рибелло, так рьяно взявшийся вводить меня в курс дела. В конце концов, то была первая моя работа с момента прибытия в этот маленький городок.