Мария Британ - Чувствуй себя как дома

– Приветик! Я к тебе насчет Дианы. Или ты занят? – Девица с подозрением косится на меня.

Она старше нас на лет десять, если не больше, но голос совсем детский.

– О, надо же. Все в сборе. Что ж, прошу.

Мы проскальзываем в кабинет, заваленный часами и бутылками спиртного. Высокие стулья, стойка, тянущаяся вдоль стены, бокалы… Если бы не разбросанные повсюду документы, помещение вполне бы походило на бар.

Герр Шульц приземляется на край стола и снимает очки.

– Кого же ты привела, Тора? – спрашивает он и протирает стеклышки-лампочки краем галстука. – Нам очень интересно.

Девица в лосинах плюхается рядом с ним и обнимает его за плечи. Тора касается моего запястья, молчаливо просит о помощи, но здесь, в серых каменных сотах, этот жест явно лишний.

– Позвать твоих родителей? – цедит герр Шульц.

– Нет… – хрипит Тора. – Нет. Дело в том, что… Захар не понимал, куда ввязывается. А я объяснила.

Человек-фритюр высвобождается из объятий девицы и шагает к нам.

– Не понимал? Как так? Он ведь с рождения слышит ?

– Да, но он не знал о нашей… о нашей организации.

– Почему? Вы ведь с ним друзья. Или нет?

– Бруно, ты что, слепой? Они же влюблены друг в друга по уши. – Девица подплывает к герру Шульцу и начинает массировать ему шею. – Как тебя зовут, герой?

– Захар, – выдавливаю я. – Хочу работать у вас.

Тора отпрыгивает в сторону. Если бы она была ежом, то, наверное, свернулась бы в клубок от моего заявления.

Девица взлохмачивает волосы.

– Во-о-от! Он пришел, чтобы спасать людей от Zahnrad. Все не так плохо, милый.

– Но она отвела его в комнату номер девять, Лида. Как на экскурсию!

– Я займусь наказанием наших голубков, если позволишь.

– Ладно, – неохотно сдается тот. – Если вы двое приблизитесь к той комнате ближе, чем на километр, я запру вас там и не выпущу!

Мы с Торой упираемся взглядом в пол. Я ощущаю себя ребенком, не надевшим в снегопад шапку. И все же в этом огромном человеке с раскрасневшимся лицом нет ничего, что могло бы испугать. Он похож на кота, которому девица в ярко-розовых лосинах изо дня в день обстригает когти.

– И зарегистрируй его, Тора! Завтра посмотрим, что он за зверь.

Голос Бруно напоминает бульканье. Закипевший куриный бульон.

– Хорошо, герр Шульц, – кивает Хлопушка.

Мы прощаемся со странной парочкой и погружаемся в суету коридора. Я бы забаррикадировал вход в кабинет огромным шкафом – скорее из-за «когтереза» в лосинах, чем из-за Бруно. Держу пари, ее доброта и мягкость вот-вот лопнут, как попкорн на сковороде.

Мы спускаемся на этаж ниже и бредем к каморке со стеклянным окошком. Старушка с гулькой и самыми яркими в мире румянами записывает мое имя. Год рождения. Адрес. Информацию о родных. Образование. Цели. Что со мной не так .

– Деньги понадобились, – буркаю я.

Почему из прошлого нельзя вырезать снежинки? Или строить кораблики? Почему оно не оттирается, как мел с кирпича? Сколько булыжников к нему привязать, чтобы оно не всплывало?

Старушка всучивает мне ключ.

– Вам на первый этаж. В крыло, где общежитие.

Я подписываю внушительную стопку бумаг, после чего Тора в полном безмолвии провожает меня до моей комнаты.

В общежитии никого нет. Тишина – как в склепе. Давит, давит, давит на нас, а расколоть не может. По крайней мере, Хлопушку. Я-то нерешительный , со мной бороться – плевое дело.

Тора машет мне на прощание, словно ничего не произошло. Я не выдерживаю:

– Да что с тобой?

– Заткнись, Захар. Я так много сил приложила, чтобы тебя здесь не было, а ты взял и все испортил!

Тора пятится, мотает головой, а затем – разворачивается и убегает от меня, как в тот день, когда мы играли в прятки с Пашкой.

Я снова для нее враг.

Чайник.

Давно забытый кролик оживает.

Я смотрю ей вслед и понимаю: моей Торы больше нет. Но что, если ее и не было? Если я совсем псих? Что, если нет ладоней на стене? Нет крохотной спальни и крохотного шкафа? Нет Ласточки?

Что, если ничего нет?

Что, если я лежу на больничной койке, а родители сидят рядом? Я брежу: «Тора, Тора, Тора…» Мама рыдает, кричит, что была права. Что мою воспаленную фантазию нужно срочно удалить.

А я не замечаю их. Я замечаю лишь кролика. И он обещает, что вдвоем мы отыщем Хлопушку, как далеко она ни спряталась бы.

Мне не спится. От запаха выстиранных простыней тошнит. По лбу течет струйка пота, уж слишком здесь душно, тесно, пусто. Я ковыляю к окну, чтобы распахнуть форточку, но вместо этого прирастаю к полу. На меня пялится каменный кот, разлегшийся на перилах центрального входа. Странно видеть его в городе, где нет никаких достопримечательностей, кроме университета. Рядом с ним, на лестнице, темнеет силуэт: тонкая талия, острые плечи и руки-ниточки. Тора сидит на ступеньке – без огнеупорного костюма. Прежняя.

Когда, если не ночью, у нас получится вспомнить друг друга?

Я натягиваю помятую рубашку и джинсы, выныриваю из спальни и, спотыкаясь, тащусь на улицу.

Вокруг корпуса вьют гнездо дороги, шумят машины, пульсируют разговоры, но от этого движения по замкнутой траектории нас ограждает забор. Как хорошо, что мы наблюдаем за городом через железные прутья, иначе давно бы исписали себя, как любимый мелок.

Услышав шаги, Тора выпрямляется и запрокидывает голову. Я приземляюсь на ступеньку выше.

Тора кутается в растянутую кофту и наматывает на мизинец пояс.

– Не сердись на меня. Я хотела тебя переубедить.

– Зачем?

– Мой брат… – Всхлип. – Он погиб из-за Zahnrad. Тоже не любил отсиживаться в стороне. Как ты.

Короткое «как ты» – и нет железной Торы. Она снова Хлопушка, тонущая в необъятной кофте. Маленький оловянный солдатик, брошенный в очаг.

Я раскрываю рот, но не произношу ни слова. Сказать «соболезную»? Глупо. «Все будет хорошо»? Вершина идиотизма. Поэтому я просто прикасаюсь кончиками пальцев к Ториным волосам. Теперь она пахнет не только яблоками. Добавился запах гари и капелька горечи. Сейчас, на этой лестнице, ее огнеупорный костюм – я.

Тора вытирает запястьем слезы и поворачивается ко мне.

– Ты не думай. Я бы ни за что не подвергла тебя такой опасности. Экзаменатор не вмешивается, если ученик справляется сам. А я… я полностью контролировала действия дома. Клянусь. Там, за телевизором, были рычаги, я их настраивала. А конструкции, которые шевелили мебель, замаскированы в стенах… Такой вот эффект присутствия.

– И с кем же я разговаривал?

– Одна приятельница помогла…

– Приятельница? – проглатываю смешок я. – Голос был мужской!

– Имитация, Захар, имитация.

– Имитация Ворона? – мрачнею я.

– Мне так легче.

– Ты… Ты обводишь наши ладони. В поселке…

– А как иначе? – Тора гладит каменного кота. – Я же обещала. Если мы не забудем об отпечатках, не забудем и друг о друге.