Мария Британ - Чувствуй себя как дома

Мы несемся навстречу больнице. Я молюсь, чтобы снежинкам-врачам было ради кого плясать и чтобы они не осели.

Во мне, где-то на уровне сердца, дымится мой собственный дом.

Ворон и Воробей в отпуске. Они… закончились. Лучше бы вместо дружбы с ними я купил карамельки – их бы точно хватило на более долгое время. А еще – карамельки бы не сошли с ума.

Батя мечтал, чтобы я носил серый костюм. Мол, цвет обалденный. Я не любитель, но… огнеупорный – в самый раз.

У меня не осталось друзей – теперь будут жертвы.

Я убью их.

Всех до последнего.

Белый кафель. Запах хлорки. Шарканье и шепот. Лица. Много-много чужих лиц.

По пути в больницу футболист признался, что на батю упал трельяж. А матушка была в кухне, и Воробей ее запер.

– Мы наткнулись на Zahnrad, – объяснял спасатель, водя пальцем по стеклу. За окном мелькали куцые поля. – Ты пойми, брат, мы ни за что не убили бы дом, пока не нашли бы твоих родаков. Но когда я взял часы, эта сволочь приперла меня к стене шкафом. Илюху и Валика вообще оглушила. Пришлось действовать.

– Кто вам позвонил ?

– Коллега наша. Она с нами работает, помогает дома проверять.

Троица высадила меня на пороге больницы, а сама умчалась охмурять красоток, наслаждаться матчем и купаться в море.

И вот я здесь. Подпираю лопатками спинку плюющегося поролоном стула.

Меня окликает врач – высокий мужчина с абсолютно равнодушными глазами. Привык, видать, приносить плохие вести.

– Прооперировали, – сообщает он. – Состояние тяжелое. Нужно пересаживать кожу, ожоги четвертой степени.

А потом называет сумму.

Я пытаюсь сравнить ее со стипендией. Нет, глупо… Мне придется ломать тикающие сердца хотя бы ради того, чтобы накопить денег на операцию.

Я проскальзываю к матушке – всего на минуту. Она спит. В коконе из бинтов, с иголками, торчащими из вены. Что ей снится? Надеюсь, не Воробей.

Прости, мам. Я не пил пилюли. Их глотал унитаз.

Прости, мам. Батя видел.

А теперь бати нет.

За это – тоже прости.

Больница ютится на окраине города. Я покидаю ее поздней ночью и тащусь домой – к остывшей овсянке. К ненавистным паукам.

Полгода назад предки сказали, что я повзрослел. Ни фига. Я должен был – черт возьми, должен был! – спросить у потолка, как дела, окончательно сбрендить, чтобы они не уехали. Дом бы умер в одиночестве.

Что с тобой не так ? А, Воробей?

Мое «не так» растворилось в городе и сейчас восстанавливается по крупицам из пыли, брусчатки и горбатых фонарей.

На похороны съезжается весь поселок. Люди молчат, но знают, из-за кого воздух пропитан гарью. Они боятся, что, если раскроют рот, их дом заразится безумием. Но на самом деле сумасшествие рождается в тишине.

Я перевожусь на заочное отделение и каждый день звоню по номеру, который дал Пашка. Раз. Два. Десять. Еще немного – и трубка сама завизжит, как попугай, мерзкое «вакансий нет». Убивать дома – единственное, что я умею, а меня посылают.

Я бегаю по вечерам – чтобы забыть о сегодняшнем звонке и настроиться на завтрашний. Свежий воздух хорошо проветривает мозги. Отрезвляет.

В перерывах мне трезвонит матушкин доктор. «Когда заплатите?» Очередная фраза для попугая.

– Захар Валерьевич, – причитает он, – у нас мало времени.

Я швыряю трубку в стену и ерошу волосы. Ноги не держат, я оседаю на протоптанный линолеум.

Решайся, слюнтяй.

Повторив заготовленную речь, я подползаю к телефону и прислоняю трубку к уху. Слава небесам, гудит. Пальцы тарабанят по кнопкам.

– Алло. – Я коверкаю голос и накручиваю провод на запястье.

– Добрый вечер.

Это он. Тот, кто привык выносить приговор.

– Я по поводу Zahnrad.

Дыши, дыши, дыши. Расслабь кулаки. Не калечь телефон. Прикинься жертвой.

– Wer ist das [15] Кто это ( нем. ). ?

– Я… я спешил на работу, но замок заел. Через окно тоже не выбраться – шкаф упал прямо перед моим носом! И люстра. Он запер меня.

Я диктую адрес.

– Ждите спасателей.

– И еще кое-что… – с замиранием сердца продолжаю я. – На обоях выступила надпись.

– Какая?

– Тора.

– Тора?

Я до крови закусываю губу. Это же так легко – блефовать. Почему я трясусь, как школьник с сигаретой на заднем дворе?

– Возможно, он кого-то зовет? Как думаете?

– Возможно, – чеканит герр Шульц. – Спасатели выезжают. Auf Wiedersehen [16] До свидания ( нем. ). .

Связь разрезают гудки. Я пялюсь на себя в зеркало. Красные пятна расплылись по щекам и шее… Это герр Шульц наследил . Распознал мое вранье и вывел его алыми островками.

Я спотыкаясь и тащусь в спальню. Матушку прооперируют, когда я добуду деньги. Я правильно сделал. Правильно.

Пусть меня примут за идиота – Тора все поймет. Она обязательно поможет. Хлопушка добрая, даже если у ее доброты сели батарейки.

Я приземляюсь на подоконник и не свожу взгляда с настенных часов. Им повезло – они не сойдут с ума. Потому что мертвые.

Я успеваю окаменеть, слиться со шторой, превратиться в дополнительный стежок на вышитой гардине, прежде чем появляются они . Колотят по двери, выбивают ее.

Придется постараться и починить замок до приезда хозяйки. Иначе я получу в голову не от дома, а от вполне живого человека.

Вдох-выдох.

Если Тора с ними, у меня есть шанс. Если нет – тоже. По крайней мере, на столовку и рубаху с чересчур длинными рукавами.

Пол вздрагивает, я – с ним за компанию. Жаль, что он немой. Или… Жаль, что я давным-давно оглох.

Хруст. Шаги. Голоса. Они внутри. До них сейчас дойдет, что Zahnrad в доме нет.

Кто-то гремит тарелками в кухне, а кто-то крадется ко мне в спальню. Я массирую виски и мысленно твержу, для чего затеял этот маскарад. Не получится сегодня – не получится никогда.

– Здесь чисто! Клиента нет, имени твоего не нашел. Обыщи спальню или что там… – Возня и лязганье. – А я шкафами займусь.

И снова шаги. На этот раз я знаю, чьи они. Виктория.

Спаси меня, Хлопушка.

Дверь распахивается. Я подскакиваю и улыбаюсь во все тридцать два. Кретин.

На пороге застывает Тора. Волосы собраны в хвост. Серая форма висит на ней. Хлопушка тонет в складках грубой ткани и вот-вот исчезнет бесследно. Наверное, в этой конторе не шьют мини-костюмы. Какой была Тора, когда Ворон еще тикал? Бледной? Нет. Губы плотно не сжимала. Шрам не рассекал левую бровь. Она была воздушной .

Чужая Хлопушка. Надкусанная сладкая вата.

Тора запирается, но не спешит ко мне.

– Я сразу поняла, что это ты. И все равно поехала. Идиотка.

– Я тебя ждал.

– Твой дом… я в курсе, что произошло. Как ты?

– Лучше не спрашивай.

Тора опускается на кровать и закрывает лицо ладонями.

– Что же ты натворил…

Я подаюсь к ней и зарываюсь пальцами в ее волосы. Мягкие-мягкие, как раньше.