Мария Британ - Чувствуй себя как дома

Илоне на вид от тридцати до тридцати пяти, и я пытаюсь угадать, в каком году она родилась. Нужно попробовать восьмидесятые. Спустя несколько попыток компьютер все же оживает.

Я свожу лопатки до боли и кликаю на диск D. Щелкаю на позавчерашнюю запись, перематываю. Еще немного. Еще.

Из открытой форточки доносятся приглушенные голоса Градинаровых.

Тот кадр я нахожу сразу. Илона подвязывает помидоры, к забору льнет раскидистая вишня, а возле дерева топчусь я. Одна.

Или…

Я щурюсь. Что, если Вячеслав за деревом? Что, если это совпадение? Я ведь нормальная ?

Нет, вздор. Вячеслав за вишней.

Я вновь и вновь воспроизвожу этот момент. Ничего необычного, если не считать моих галлюцинаций. Я подскакиваю, но, обернувшись, замираю. В комнату вваливается Темыч со своим замученным кроликом.

– Ты тоже любишь играть в слежку? – сияет он. – Крутое место, да?

Проклиная свою неосмотрительность, я веду его к себе в номер и опускаюсь на корточки.

– Да, люблю. Ты ведь не проболтаешься?

– Не-а. Мы ведь друзья. Только отдай мне ключи.

– Не могу, – качаю головой я. – Твоя мама разозлится, если узнает.

– И разозлится, если узнает, что ты игралась с мониторами.

Я закатываю глаза. Маленький Темыч превращается в огромную проблему. Пора переселять его в книгу.

– Аня? – топает ножкой он.

План номер два созревает мгновенно.

– Зачем они тебе?

– Мама забрала у меня жирафа, чтобы я над ним не издевался. Но я не издеваюсь. Ему нужна настоящая операция.

– Хорошо. Давай поступим так: я провожу тебя в спальню твоих родителей, ты найдешь игрушку, и мы будем в расчете.

Темыч неохотно соглашается.

Мы выглядываем в окно: Илона и Павел до сих пор суетятся на огороде. Сбежав по лестнице, мы крадемся к спальне Градинаровых. Я подбираю ключ, а этот нахальный мальчишка лопается от счастья.

Замок щелкает. Мы юркаем в номер, насквозь пропитанный сигаретным дымом. Он ничем не отличается от моего. Разве что телевизор новее и шторы плотнее задернуты.

На тумбочке громоздятся книги. Я провожу пальцами по корешкам и вытаскиваю первую попавшуюся – «Легенды о Zahnrad». В углу форзаца размашистым почерком выведено: «У каждого есть свой сгоревший дом. Бруно от Лиды».

Я кладу книгу обратно.

Темыч извлекает из шкафа бедную игрушку. У жирафа вспорото брюхо.

– И где же он получил такую… травму? – интересуюсь я, возвращая ключи на холодильник.

– Упал с кровати.

– И… все?

– Я проснулся рано, темно было. Испугался его, за монстра принял! А под подушкой у меня всегда лежит нож. Ну и…

Мы выныриваем в коридор. Темыч вприпрыжку отправляется лечить жирафа, а я – едва передвигаю ноги.

Кровать. Ножи. Монстры. Если кто-то и выживет в борьбе с потусторонними силами, так это он, Темыч. Чудовища просто испугаются его выпотрошенных игрушек и сбегут.

Я зря беспокоилась. Или… точно спятила.

Потому что следующим утром я сталкиваюсь с Вячеславом на пляже. Зарядка закончилась полчаса назад, все разошлись, а я ждала его. Знала, что явится. Чувствовала.

Я подкрадываюсь к нему со спины. Море штормит. Вряд ли Вячеслав слышит мои шаги – их заглушает шум волн. По крайней мере, я так думаю до тех пор, пока Вячеслав не произносит:

– Здравствуй, Аня. Я ждал тебя.

– А я – вас.

Он поворачивается ко мне и как ни в чем не бывало поглаживает щетину. Его губы похожи на подкову – всегда улыбаются, всегда коллекционируют счастье. Ветер взлохмачивает полуседые волосы, тянет Вячеслава прямиком на морское дно.

– Я искала ваш дом, – сообщаю я и пяткой черчу линию на песке. Разбитая ракушка царапает ступню. – Вы говорили направо, верно? Там заброшенное здание. Или вас вдохновляют развалюхи?

Последние слова опрокидывают подкову. Вячеслав больше не коллекционирует счастье.

Я рисую пяткой вторую линию и скобку. Получается кривой смайлик.

– Ты ошиблась, Аня. Я говорил налево. И там, на окраине, белый-белый дом. Не развалюха.

– Серьезно? Скорее всего, я что-то перепутала…

– Хотите, пройдемся прямо сейчас?

– Да, давайте…

Вячеслав шагает по смайлику. Теперь у рисунка вместо глаз – огромные следы.

До дома мы идем молча. Вопросы царапают горло, но я лишь плотнее стискиваю зубы. Все мои страхи и сомнения глупые, тусклые, как лампочка, намазанная черным цветом.

Мы действительно движемся в другую сторону. Сбоку, возле автобусной остановки, кривым зубом приютился дом. Странно, что я не обратила на него внимания.

Здесь нет огорода, как на соседних участках. Заросшая трава пожирает потрескавшуюся асфальтированную дорожку.

У меня в голове снова тикает. Сердце стучит в ритм невидимым часам.

– Чувствуй себя как дома. – Вячеслав толкает незапертую калитку и бредет к крыльцу. Веранда украшена потускневшими разноцветными плитками. Он отковыривает одну из них и достает ключ.

– Беспечно, – хмыкаю я.

– Беспечно так не делать.

– Почему?

Вячеслав возится с замком.

– Мы не ждем беды извне. Мы ждем ее изнутри.

У меня появляется настойчивое желание сейчас же отсюда сбежать. Не из дома – из поселка.

Тик-так. Тик-так.

Мой подрывник отсчитывает секунды, ждет чего-то жуткого. Вячеслав попал в точку: внутри каждого, кто связан с поселком, таится нечто .

Мы окунаемся в липкую духоту дома. Пахнет яблоками и пылью. Кажется, Вячеслав этим наслаждается: наполняет легкие с таким усердием, точно силится забрать весь воздух себе.

Я осматриваюсь: лестница на второй этаж, ржавая плита, шкаф с сервизом, пожелтевшая краска на двери в какую-то комнату.

– Загляни туда, если интересно, – шепчет Вячеслав. Странно шепчет, прерывисто.

Я медлю. Внутренний голос умоляет меня замереть, а еще лучше – спрятаться подальше от дома. Подальше от поселка. Но я посылаю его к чертям – этот паникер против того, чтобы я писала книги, – и подаюсь вперед.

Тик-так.

Я ныряю в маленькую-маленькую комнату. Она пуста. Я будто в крохотном шаре – настолько в ней все по-детски, по-девичьи: шкаф с книгами, стол и стул, словно купленные в магазине кукол, миниатюрная кровать, на которой вместо хозяйки спит скрипка.

Здесь живет принцесса.

Я представляю, как она играет на инструменте, а сопрано скачет по нотам, как по ступенькам. Как мама заплетает ей косы и кормит яблоками.

Странная мелодия комкает видение. Иголкой вышивает прошлое – от уха к уху. Она где-то внутри меня, течет по венам. Играет так громко, что я зажимаю уши, лишь бы ее не услышал Вячеслав.

Мой голос изгибается раскаленной проволокой. Я начинаю петь. Фальшиво. Моя музыка распадается, как снег при минус тридцати.

– Каприс номер двадцать четыре, – комментирует Вячеслав. – Увлекаетесь творчеством Паганини?