Мария Британ - Чувствуй себя как дома

А еще я вспоминаю, что папа не замечал меня. И лишь однажды, на обочине, когда я умоляла его спасти ворона, – заметил. Как же я злилась, что он не узнавал в родинках на моем лбу свою и мамину!

Но это мелочи. Сейчас я плаваю на поверхности.

Я – тонкая бензиновая пленка, и у меня не получается достигнуть дна. Там что-то прячется, я чувствую.

Алексей Евгеньевич обеспокоенно спрашивает:

– Вы в порядке?

– Извините, – сглатываю я. – У вас работает кто-нибудь по фамилии Рэу?

– О, эта семейка. Работают. Муж и жена, пенсионеры. А дочка их, Виктория, погибла вроде бы. – Алексей Евгеньевич щурится и облокачивается на спинку кресла. – Зачем они вам? Специальными часами интересуетесь?

– Можно и так сказать.

– Вы же понимаете, с чем имеете дело?

– Нет, – бессильно развожу руками я.

– Ну, теперь понимаете.

Я прокручиваю в голове разговор с бабушкой и дедушкой.

Высокая, высохшая заживо женщина, миниатюрная комната, скрипка… Дура. Какая же я дура! Я ведь бегала к ним в детстве. И они к нам тоже. Приносили яблоки, а мама пекла пирог. Пахло корицей.

Когда-нибудь ты вырастешь и приготовишь нам пирог сама.

Чтоб с яблоками. Обязательно с яблоками.

И с корицей – без нее никуда.

Последнее всегда прибавлял дедушка. Мы смеялись, уминая горячую выпечку.

Картинки загораются поочередно, как гирлянда на елке, и я пытаюсь запечатлеть их, сохранить в тайне от подрывника.

Поблагодарив Алексея Евгеньевича, я поднимаюсь и шагаю прочь. Здесь жила моя семья. Мама, папа, бабушка, дедушка. А я… я чужая .

Клянусь, бабушка, я испеку пирог. Обязательно с корицей, без нее – никуда.

– Извините, – окликаю я вахтершу. – А вы давно работаете на этом заводе?

Она отрывает взгляд от кроссворда и отбрасывает ручку.

– Лет двадцать. А что?

– Вы не в курсе, что случилось с герром Шульцем? Из-за чего он погиб?

Вахтерша наклоняется ко мне и шепчет:

– Да девка одна его подставила, Торой звали. Упертая была, злая. Шульц не заслуживал такой смерти, хоть и натворил дел. А бедная Лидка потом места себе не находила, год ни с кем не разговаривала! Они с Шульцем любили друг друга, любили до безумия…

У меня перед глазами двоится, но я все же нахожу в себе силы и спрашиваю:

– Лида живет в поселке у моря? Красится фиолетовой помадой? Занимается йогой?

– Да-да, – подтверждает вахтерша. – Она.

Я иду к выходу – на негнущихся ногах, как железный солдатик.

– Милочка, помоги отгадать. Подчинение разума чему-либо. Одиннадцать букв.

– Одержимость, – отвечаю я.

Эта старушка, обожающая кроссворды, даже не догадывается, что попала в точку. Мой разум давно подчинился и теперь тикает, тикает, тикает. Не дает мне уснуть. Отсчитывает секунды. Звенит вместо будильника. Но вот беда: его невозможно отключить.

Лидия молчит. Каменная, старая, как гнилая груша. Еще немного – и кресло впитает ее, проглотит. А я стою возле клетки и медлю. Мой вопрос, проклятый вопрос «Это правда?» повис в воздухе.

Гроза трется о мои ноги. Чувствует, что творится неладное.

– Твоя мать заслужила каждый удар. Я ненавидела ее, но… не убивала. Хотя с радостью сделала бы это, если бы меня не опередили. А теперь проваливай, Аня.

Лидия поджимает губы и вцепляется в ручки кресла. Мне страшно смотреть на нее, но и не смотреть я не могу. Гипноз, не иначе.

– Мама никогда бы…

– Проваливай!

Лидия подскакивает и надвигается на меня, как огромная туча. Гроза убегает от нас в кухню.

И я не выдерживаю. Срываюсь с места, несусь по темному коридору, по обожженному солнцем огороду, – дальше, дальше, лишь бы не видеть каменной Лидии. Лишь бы не чувствовать ее боль.

Ложь. Моя мама никогда бы.

Никогда.

Я листаю книгу Лидии всю ночь. Страницу за страницей, главу за главой. И вот на часах уже пять утра, но мне не спится. Заметки на полях, закладки, кляксы – все это выглядит как история болезни шизофреника. Как моя история болезни.

Теперь я знаю, что к каждому живому дому привязан призрак. Что часы – это их общее сердце.

Обожженные, не до конца сгоревшие дома – наполовину трупы. Мертвые ищут в них дверь, ведущую в никуда. Живые и одержимые своими желаниями – дверь, ведущую куда-то.

Но… какую дверь ищу я? Куда стремлюсь?

В никуда или куда-то?

Я до боли закусываю губу.

Следующая глава называется «Возврат душ».

Я вчитываюсь, силюсь разобрать кривой почерк на полях. Смысл предложений до меня доходит не сразу. А когда доходит, я леденею. Надо мной – наст, я в снегу, в ледяном гробу. Весны не будет. Весна отменяется.

Дома умеют будить мертвых, и, если этих тварей хорошо попросить, они подменят душу в здоровом теле на призрака. Постепенно поразят человека, как вирус. Умерший будет возвращаться медленно, по одной привычке в день. По одной болезни. По одной фобии.

Дом – настоящий Дед Мороз для одержимых. Но чтобы под елкой появилась заветная машинка на радиоуправлении, нужно хорошо себя вести. И подарить Деду Морозу кое-что взамен. Правда, чтобы оживить призрака, санки с двигателем и термобелье не подойдут. Он будет ждать особенный гостинец. А если не дождется – убьет того, кто загадал желание.

Кредит на выживание.

Вопрос на миллион: кого взять под залог?

Новая информация пульсирует в висках и горчит на языке. Скоро у меня будет интоксикация организма, слишком уж она ядовитая.

Два Павла.

Два мужа.

Две жизни.

А тело – одно.

Кого Илона взяла под залог? Какую дверь она ищет?

В никуда или куда-то?

Перед глазами – фотография Илоны с первым мужем, которая тут же сменяется снимком Ди. Почерневший подоконник и…

Мое полотенце.

Ди шла по проспекту. Со всех сторон ее толкали люди. Семь вечера в городе – время, когда лучше не гулять без надобности – раздавят. Но у нее надобность была. Причем – какая! Вчера, когда Ди фотографировала многоэтажки и пыльные трамваи, где-то совсем близко пробежала Тора. Ди заметила ее на снимке: съежившаяся, в длинном пальто, с футляром для скрипки. Она спешила на троллейбус, отъезжающий в пять минут восьмого.

Возможно, сегодня все повторится? Люди ведь часто повторяют одни и те же действия. Вплоть до количества шагов, выкуренных сигарет и слов-паразитов. Ди надеялась, что город приучил Тору к расписанию. Молилась, чтобы приучил.

На остановке троллейбуса толпились люди, но среди них не было той, что носила с собой скрипку. Ди смотрела на вчерашний снимок и ругала себя за невнимательность. Она бы окликнула ее вчера и заставила бы объясниться, но…

Между старушками в потертых пуховиках мелькнула знакомая фигура. Еще пара рывков – и девушка в сером пальто скрылась бы в троллейбусе, но Ди схватила ее за локоть. Тора дернулась. Дурочка. Они ведь обе спасательницы. Обе умеют ловить .