Мария Британ - Чувствуй себя как дома

Вскоре команда Бруно сконструировала сердца Ворона, Воробья, Ласточки и других птиц. И эти птицы разлетелись по поселку. На их циферблатах блестела надпись: Zahnrad. Кто же знал, что они начнут болеть и сходить с ума. В корпусы часов прятали засушенные листья яблонь, магнолий, абрикосов – словом, тех деревьев, что росли в садах хозяев.

Дома никогда не оживали без листьев. Они нуждались в душе, обожающей яблони, магнолии или абрикосы. Мечтали с кем-то разделить свое сердце.

Заброшенную часть завода отстроили и назвали Zahnrad.

А потом появилась Лида.

Бруно любил свой кабинет – здесь оживали сердца. Он никому не доверял своих птиц. Листья, добытые работниками из отдела Zahnrad – Стаей, – хранились в сейфе. Только Бруно знал пароль. Только он имел право связывать таких разных существ. И только он замечал призраков. Стая была слепа. А жители поселка – еще и глухи.

Странно, но… За все время Бруно не встретил ни одного зрячего человека. Да и он сам видел далеко не всех призраков. Должно быть, близорукость, думал он.

У Zahnrad никогда не садились батарейки. А механические не нужно было заводить. Ими управляла другая сила.

Год назад Бруно и его мама переселились в общежитие на заводе. Чайка… умерла. У-мер-ла. Обычное слово. Но почему же, черт возьми, так больно?

В то утро отчим опять стоял на балконе и пил пиво.

– Можешь мне помочь? – произнес он, когда Бруно замер рядом. – Я знаю, что ты меня не переносишь, но сломай их, ладно? Чайка хочет убить твою мать, я чувствую.

– Ты…

– Мне осточертел этот дом и это море. Я уйду туда, где должен быть.

Бруно посмотрел ему в глаза и с трудом кивнул. Слова застряли в горле. Он побрел к двери.

– Удачи вам, герр Шульц.

Бруно застыл.

– Ты изо всех сил пытался стать плохим отцом, но… у тебя не вышло.

Он собрал чемоданы и увез маму в общежитие при заводе. Вызвал к себе новенького. Бруно ни за что бы не решился сам убить Чайку. Это не в его правилах. Но… зажмуриться он все же не смог. Так и пялился из отремонтированной «Чайки» на того, кто швырнул с балкона бутылку. На того, чья магнолия недавно расцвела.

И вот спустя год у него появилась надежда. Он поговорил с Торой. Поволок ее в ресторан, хоть она и сопротивлялась. Зря – Бруно искал ее не для того, чтобы придушить. Конечно, он же создавал часы, а разве можно ожидать чего-то хорошего от сумасшедшего изобретателя?

Но Бруно устал. Все живые дома, кроме Лидиного, сгорели. Его каменные дети погибли. Сколько душ эти несчастные существа прихватили с собой? Сколько жертв мерзнут в коммунальных квартирах после того, как лишились своих домов? Бруно построил общежитие, освободил поселок от монстров, но не учел, что свобода чаще всего равна смерти. И свои сбережения, которые он перевел на счета выживших, не играют особой роли.

– Вы ничего не добьетесь. – Тора закусила губу и не притронулась к ризотто, хоть Бруно и заказал его специально для нее.

– Почему?

– Вы подлец! Мой брат… Он погиб, борясь с вашими чертовыми птицами!

– Я увольняюсь, – вздохнул Бруно. – Уезжаю в Германию – домой .

– Но…

– Как ты вылечила сердце Ворона? Умоляю, Тора, ответь…

Она подалась к нему и прищурилась.

– Ладно. Но не думайте, что я вас когда-нибудь прощу, – цедит Тора. – Чем сильнее спешат часы, тем меньше вероятность того, что дом заболеет. Заставьте механическое сердце колотиться, и тогда на безумие у него не останется времени.

Бруно отчаянно ловил каждое слово. Там, в Кельне, их с мамой ждал маленький домик. Пока – мертвый. Но скоро папа будет читать газету в гостиной. Скоро он спрячет улыбку под смешными усами. Бруно посадит в саду сосну, а не магнолию. И никаких чаек. Ни-ка-ких. Должно быть, домик назовет себя Соловьем. Бруно не сомневался: у него красивый голос. А папа… Папа похлопает сына по плечу и прошепчет: «Я рад, что ты вернулся».

– Твой брат герой.

Бруно поднялся и одернул рукав. Незачем Торе пялиться на изуродованное запястье – когда-то дом прижал его дверью. Когда-то Бруно стучал что есть мочи и вопил проклятия, лишь бы пробраться в комнату, где задыхался Торин брат. Когда-то он едва не сгорел вместе с ним. Но девчонке не обязательно об этом знать. Бруно куда приятнее, когда его ненавидят. Как-то привык.

Он написал заявление об увольнении и купил лосины цвета осеннего моря. Бруно не сомневался, что Лида поедет с ним в этих самых лосинах… Но, вломившись к ней в кабинет, он все понял. Хватило одного взгляда. Одного движения. Она никуда не собиралась. Как же он сразу не догадался!

– Ты ведь тоже уезжаешь ради дома. Не заставляй меня бросать свой, – проговорила Лида.

И они расстались. У каждого была своя птица. Свое дерево и свой призрак. У каждого был свой сгоревший дом.

У Лиды умер сокол. Четыре месяца назад, она, гуляя вдоль дороги у леса, нашла птенца. Купила ему огромную клетку, начала кормить крысами и мышами – благо, истребить их так и не получилось – выхаживала. Радовалась, что у дома появился друг-тезка. Но все – зря. Сокол каким-то чудом открыл клетку, закружил по комнате, и его засосало в вентиляцию. Стечение обстоятельств, не иначе. Вот только Бруно считал по-другому.

Лида вломилась к нему в кабинет в семь утра – после ссор с ней он приходил на работу раньше. Бруно сидел в кресле с идеально ровной спиной, как провинившийся ученик, пялился на возлюбленную, стучал пальцами по столу. В хлопковом платье Лида чувствовала себя неуютно, но, по крайней мере, его не подарил Бруно. Если бы Стая пощадила ее дом, она бы сразу же отдала им свою коллекцию лосин.

– Ты переселяешься, – процедил Бруно.

Его голос растекся по кабинету, застыл, как бетон, и Лида застыла вместе с ним.

– Нет.

– Я, кажется, тебя не спрашивал.

– Я, кажется, тебя тоже.

Миновав стол, Лида приземлилась на подоконник. Бруно не пошевелился.

– Он убил твоего сокола. Ты будешь следующей.

– Я доверяю дому, а он доверяет мне.

– Бред. Не существует ничего, кроме его Zahnrad и твоего сердца.

Лида вцепилась в кресло и наклонилась к уху Бруно.

– Ты забываешь, что я у него в долгу.

Бруно схватил Лиду за локоть и, не обращая внимания на ее слабые попытки высвободиться, притянул к себе.

– А кто его создал, дорогая? Кто? Я отвечаю за тебя.

– Мне больно, отпусти.

Бруно отстранился.

– Прости. Я… я волнуюсь.

– Ты умеешь волноваться? Надо же.

Даже не посмотрев на него, Лида выбежала из кабинета – смахнула слезу ладонью, тут же натянула на лицо улыбку. В коридоре суетилась Стая, приехавшая после очередного задания. Они могли заподозрить неладное. Лида шагала не быстро и не медленно, здоровалась не громко и не тихо, подстраивалась под ритм и молила небеса, чтобы Бруно не забрал у нее Сокола.