Бентли Литтл - Сущность [litres]

В центре комнаты вдруг вспыхнули языки бесцветного огня – вспыхнули в неглубокой ямке, которой Кит поначалу не заметил в потемках. Огонь горел, хотя в ямке не было никакого топлива, и словно выходил из самой земли. Это было пламя непонятного происхождения, бледный свет, осветивший на стенах комнаты слова, казалось, выведенные кровью, слова, которых Кит никогда прежде не видел и смысла которых не понимал. На койке, как он теперь видел, лежала низкая горка белесого порошка, напоминающая формой тело мужчины.

– Кит , – прошептало нечто. А затем произнесло его полное имя, то, которое было дано ему при крещении: – Кристофер .

Кита охватила паника, когда он осознал, что мысль, на которой начал фокусироваться его мозг, принадлежит отнюдь не ему.

Призвав на помощь всю силу своих мышц и воли, он, спотыкаясь, ринулся обратно к выходу, на долю секунды, когда от страха у него замерло сердце, запутался в рваной занавеске, затем, шатаясь, вернулся по тропинке туда, где его ожидали двое воинов-ютов.

Снаружи уже стемнело. Он пробыл внутри хижины всего несколько минут, но, похоже, на открытом воздухе успело пройти уже более часа. Кит тяжело дышал и, схватив фляжку, висевшую на ремне, который охватывал его шею и плечо, дрожащими пальцами отвинтил крышку и стал жадно пить.

Один из ютов спросил его, что произошло в хижине и почему он пробыл там так долго, но Кит только покачал головой, не желая отвечать. Он смотрел прямо перед собой на деревенские постройки, окружающие хижину точно так же, как охотники окружают медведя или какого-то иного опасного хищника. Дав знак ютам следовать за ним, решительно направился по безлюдной улице Сан-Джардайн обратно к центру деревни.

В окнах каждого домишки, выстроенного из необожженного кирпича, Кит видел фигурки, высеченные из камня или вылепленные из глины, сидящие или стоящие за частоколом из горящих свечей. Раньше он не замечал их, и ему показалось, что жители поставили эти фигурки, чтобы охранять свои жилища и себя.

От кого? От него?

Кит почувствовал, как в его душе разгорается гнев. От своей жены он знал, что мексиканцы считают себя католиками, но то, что он видел сейчас, казалось ему еще ближе к язычеству, чем католицизм. То, что католики почитают всех этих кумиров, своих так называемых «святых», уже само по себе ужасно. Черт побери, они даже превратили мать Иисуса во что-то вроде богини и молятся ей. Но то, чему поклоняются жители этой деревни, вообще не имело отношения к христианству. Это было куда примитивнее, чем даже культы индейцев, и виднеющиеся в окнах фигурки более всего походили на чудовищ – существа с несоразмерно большими головами и острыми, как гвозди, зубами, треугольными туловищами и множеством когтей. Из одного из домишек послышалось хныканье женщины, затем раздался звук пощечины, и нытье прекратилось.

Юты были правы. Эти мексиканцы заслуживали смерти.

Кит знал это уже тогда, когда выходил из хижины, но это убеждение стало еще сильнее, когда он увидел этих святотатственных идолов в окнах, это кощунство против Бога.

Издалека донесся топот лошадиных копыт, все ближе и ближе слышались веселые выкрики. Как и велел им Кит, коль скоро он не вернулся в лагерь до захода солнца, добровольцы приехали за ним в деревню. Скача галопом на своих конях, держа в руках пылающие факелы и вопя во все горло, они въехали в деревню с противоположного конца, и Кит встретил их, стоя перед магазином. Отдав приказ спешиться, объяснил им, что они должны будут сделать.

Из магазина с винтовкой на изготовку вышел мужчина, тот самый представитель закона, с которым Кортинес говорил раньше. Кит пристрелил его на месте. Мужчина упал, но умер не сразу, успев что-то прокричать по-испански. Тогда-то и началась бойня. Из других домов выбегали мужчины, и добровольцы сразу же их расстреливали. Они двигались от дома к дому, выламывая двери и убивая всех, кого находили внутри.

В конце концов добровольцы окружили оставшихся жителей и загнали в загон для скота. В основном это были женщины и дети, а также несколько стариков. Все более молодые мужчины, мужья и отцы, были уже мертвы. Девочка, на вид не старше двенадцати лет, с залитым слезами лицом, простерев к Киту руки, начала умолять пощадить ее и ее мать. Добровольцы заколебались и вопросительно посмотрели на своего командира.

Кит обернулся на ветхую хижину в другом конце деревни.

– Огонь, ребята, – приказал он.

1921 год

Нью-Мексико получил статус штата уже почти десять лет назад, но влияние цивилизации, которое должно было принести с собой превращение его из территории в полноправный штат, до Джардайна определенно не дошло. Будучи местным шерифом, Лютер Данлоп мог лучше, чем кто-либо, судить о таких вещах, а по его твердому убеждению, в городе сейчас творилось еще большее беззаконие, чем когда Нью-Мексико оставался территорией.

Особенно на Рэйни-стрит.

Сидя за своим письменным столом, Лютер думал об убийстве, которое произошло там только что, и об убитом мужчине, тело которого только-только увезли в морг. Ему еще никогда не приходилось видеть такой дикой, свирепой жестокости. А от мысли о том, что это зверство совершила красивая молодая женщина – и совершила против своего собственного мужа, – у него просто стыла в жилах кровь. Ибо когда труп обнаружили, оказалось, что у мужчины отрезаны половые органы и засунуты во что-то вроде кармашка , который жена вырезала в животе. Соски были спрятаны туда же. Судя по всему, мужчина умер от потери крови, но чего никто в полиции Джардайна никак не мог понять – почему он не оказал своей жене никакого сопротивления, почему позволил ей сотворить с собой такое. Он не был связан, не был лишен свободы каким-либо иным образом, а его увечья, включая даже самые страшные, не привели бы к смерти, если бы ему была вовремя оказана медицинская помощь.

И то, что его жена смогла проделать все это, вообще полностью противоречило здравому смыслу.

Лютер вздохнул. Нет, ему была не по душе Рэйни-стрит. Он бы никогда не признался в этом ни одной живой душе, но так оно и было. Почему-то на этой улице и от мыслей о ней ему всегда становилось не по себе. Только за последние три месяца там произошло три убийства и пятнадцать драк с тяжкими телесными повреждениями – такая статистика произвела бы впечатление и на правоохранителей из самого Чикаго.

Но дело было не только в творящемся на этой улице насилии. С этим бы Лютер мог справиться – ведь это было частью его работы. Главное заключалось в ощущениях , которые вызывало у него это место. Иногда, проезжая на машине по Рэйни-стрит, он вдруг без всякой на то причины начинал нервничать, а когда в автомобиле, кроме него, никого не было, нередко намеренно делал крюк и ехал по другой улице, хотя проехать по Рэйни было бы удобнее и быстрее.