Бентли Литтл - Сущность [litres]

Джеймс хотел было спуститься, но знал, что должен что-то здесь сделать, поэтому собрался с силами и вылез из люка.

Идущий снизу свет создавал чудные тени на потолке и стенах, и поначалу Джеймсу казалось, что ему немного не по себе из-за них, однако потом вдруг осознал, что в комнате что-то движется. Огляделся по сторонам, пытаясь понять что.

Кресло-качалка.

Медленно и почти незаметно оно качалось. В нем никто не сидел, и тем не менее оно качалось, и его испещренная щелями тень качалась тоже, словно маятник, среди множества других, лежащих на потолке: туда-сюда, туда-сюда. Дерево скрипело, и в тишине этот скрип был единственным звуком, помимо его собственного дыхания.

Джеймсу ужасно не хотелось проходить мимо этого кресла, но он по-прежнему должен был что-то сделать и, призвав на помощь все свое мужество, двинулся вперед, не глядя на него, хотя все равно продолжал слышать издаваемый им скрип и видеть боковым зрением.

Скрип - скрип .

Его взгляд был устремлен на противоположную стену, на четырехугольную доску, которую нужно оторвать, чтобы открыть тайник.

Скрип - скрип .

Затем Джеймс прошел мимо кресла-качалки, и оно окончательно скрылось из виду.

Он присел на корточки у стены, постучал по доске кулаком и, когда она зашаталась, оторвал ее, потом нагнулся еще ниже и заглянул в тайник.

И увидел на кучке земли окровавленную голову своего дедушки.

Джеймс проснулся дома, в своей спальне.

Была ночь, свет нигде не горел, и он, растерянный, плохо понимал, что происходит. Ведь он должен был спать в комнате бабушки, и мгновение ему казалось, что он все еще просто видит сон. Затем Джеймс сел, почувствовал под собой свою собственную, такую знакомую кровать, разглядел в темноте очертания своих постеров к фильмам на стене, ощутил затхлый запах, который иногда появлялся в его комнате, когда дом слишком долго стоял с запертыми окнами и дверьми, и понял – он и в самом деле опять находится здесь.

Неужели он совсем один?

От этой мысли Джеймса объял ужас. Дом был достаточно жуток даже тогда, когда вся семья собиралась вместе. Но если сейчас здесь больше никого нет…

Может быть, это все-таки просто еще один сон.

Нет. Зачем пытаться обманывать себя? Он же точно знает – никакой это не сон. Как он сюда попал и почему – Джеймс понятия не имел. Но знал, что ему надо убраться отсюда как можно скорее. Он по-прежнему был в пижаме и бос, и, хотя в стенном шкафу у него все еще оставалась кое-какая одежда и он, вероятно, смог бы отыскать там пару старых кроссовок, не хотел терять драгоценное время на их поиски. Надо уходить прямо сейчас , и Джеймс поспешно соскочил со своей кровати и помчался сквозь тьму по коридору, сбежал по лестнице и ринулся к парадной двери и не смог открыть.

Он попытался отпереть замок, покрутил ручку, потянул ее на себя изо всех сил, но, что бы ни делал, дверь не поддавалась ни на дюйм.

Слева вдруг вспыхнул свет, и от неожиданности Джеймс вздрогнул всем телом. Бросил взгляд на гостиную. Горела только одна лампа, освещающая один-единственный участок стены, тот самый, на котором должна была бы висеть заключенная в рамку большая репродукция картины Винсента ван Гога из Лос-анджелесского окружного музея искусств, которая так нравилась его маме.

Должна была бы висеть… но не висела.

Ибо в раме виднелось гигантское, размером с постер, изображение Старой Девы, самой ужасной карты из этой страшной карточной игры, и она смотрела прямо на него. Глаза у нее были злобные, а рот тем не менее ухмылялся, сочетание, из-за которого ее лицо казалось совершенно безумным.

Откуда-то доносились звуки: непрерывные, надтреснутые, пронзительные, и Джеймс не сразу понял, что их издает само изображение Старой Девы.

И что это ее смех.

На его глазах Старая Дева вдруг начала раскачиваться из стороны в сторону, ее злобные глаза сделались светлее, брови поднялись, и наконец она приобрела вполне веселый вид. И почему-то стала еще страшнее. Джеймс, безуспешно покрутив ручку парадной двери в последний раз, побежал в сторону кухни, чтобы попытаться открыть заднюю. Если он не сможет сделать и это, то разобьет окно, чтобы выбраться наружу.

«Интересно, работает ли телефон?» – подумал он. Может быть, ему стоило бы позвонить папе и…

Джеймс споткнулся обо что-то, лежащее между коридором и входом в помещение для стирки, и отчаянно замахал руками, пытаясь удержаться на ногах и не упасть. В темноте наткнулся на стиральную машину и оперся на нее обеими руками, прежде чем обернуться и посмотреть, что же произошло.

Это был его дедушка.

Джеймс потрясенно вскрикнул. Голова старика находилась на месте, там, где ей и полагалось быть, совсем не так, как в том сне, но он не шевелился и, скорчившись, лежал на полу. Может быть, он умер? Джеймс подумал, что так оно и есть, но ему было страшно проверять, действительно ли дедушка мертв.

Внезапно он пошевелился, застонал.

От неожиданности Джеймс вздрогнул. И тут же вернулся назад, встал на колени и дотронулся до плеча старика.

– Дедушка? – Может быть, они сумеют выбраться отсюда вместе. – Дедушка?

Тот выбросил вверх костлявую руку, и его сухие, холодные пальцы вдруг крепко вцепились в запястье Джеймса. Мальчик попытался вырваться, но не смог, и тут его дедушка сел, оскалившись в безумной ухмылке. Пытаясь освободиться, Джеймс принялся кулаком молотить по руке, которая сжимала его запястье.

Вторая ладонь дедушки вдруг с силой ударила Джеймса справа по голове

Он расплакался. Это получилось непроизвольно. Боль была очень сильной, но это было не единственной причиной, по которой Джеймс сейчас плакал. На него нахлынули эмоции; эмоции, сути которых он даже не понимал. Но это не помешало ему продолжать бить дедушку кулаком и, пытаясь во что бы то ни стало вырваться из его хватки, ногтями царапать его старую холодную кожу.

Дедушка опять больно ударил его по виску и уху, так что в ухе зазвенело.

Рука, сжимавшая его запястье, разжалась, и теперь дедушка давал ему оплеухи уже обеими руками. Сильно, больно. Слева, справа, слева, справа…

Рыдая, Джеймс попытался отползти на коленях назад, но дедушка последовал за ним, продолжая бить его по ушам и улыбаться.

Вот только на самом деле это был вовсе не его дедушка. Он не понял, откуда это узнал, но теперь ему будет намного легче сделать то, что он должен сделать.

Джеймс бросился назад, стукнулся задницей об пол, тут же вскочил на ноги и изо всех сил пнул старика в лицо. Почувствовал, как от удара его пятки у того сломался нос, и подумал, что сейчас хлынет кровь. Но крови не было, только свернутый набок нос над все той же безумной ухмылкой.

Зато кровь текла из его собственных ушей. Из обоих сразу. Джеймс чувствовал, как она бежит по его шее. Он слышал все звуки приглушенно, хотя сейчас это было не так уж важно. «Интересно, – подумал он, – были ли удары достаточно сильными, чтобы непоправимо повредить слух?»