Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Потому что если так, то насколько злыми циниками они должны были бы стать после стольких лет пренебрежительного отношения и использования по пустякам. И наоборот – какую усладу и радость мог бы ощутить тот же телефон, если позвонить с чистыми помыслами и благой целью! В юности Генка не особо задумывался – просто звонил друзьям и спрашивал, не передумали ли они погонять мяч или искупаться; узнавал, что про кого и кому сказали, сам выслушивал сплетни и бестолковые монологи «незнакомок», которых узнавал по голосу. И только в армии начал сомневаться в том, что рации, телефоны и телеграфы передают именно то, что имели в виду абоненты. Потому как приказы были иногда настолько глупы, жестоки, невыполнимы, безосновательны, что другого объяснения им не находилось.

После ранения впридачу к остальным «подаркам» он получил возможность ЧУВСТВОВАТЬ телефон. Он, позвонив с работы, уже знал, что Нина сожгла пирог или накручивается на плойку. Кроме звуков телефон доносил до него ЗАПАХИ. И ещё что-то. Возможно, ту самую механическую душу. Когда ещё не подняли трубку, гудки сообщали, что его ждёт. Обоюдность или раздражённое неприятие.

Поэтому сейчас трель аппарата у него в квартире требовала сжатия зубов и учащённого дыхания. Ещё никогда телефон не подносил столь неприкрытой ненависти и червоточащей пустоты. Звонок домой, даже когда там поселилась Нина, всегда пах кисловатым изюмом в сдобных тёплых булочках. Сейчас он учуял гниющие остатки выпотрошенных внутренностей.

– Алло, кто это? – спросила Нина.

Он ответил сквозь узость прострации.

– Скоро приедешь? – заботливый, взволнованный голос. Тишина. Треск помех. Нет, это огонь хрумкает лагерь.

– Я была не права, Гена. Я серьёзно ошибалась. Я жду тебя. Мы сядем, поговорим, обнимемся… Всё обсудим. Главное – приезжай быстрее. Я так была виновата…

Она ещё что-то тараторила в том же духе, а Молчун не мог отделаться от ощущения полёта в чёрную дыру, где огненные языки лижут пространство. Впервые он УВИДЕЛ по телефону. На том краю грампластинки, во вселенской горящей клоаке водосточной трубы Нина походила на жабообразный кусок гнили в струпьях и волдырях. Но он заставил себя ответить:

– Буду к вечеру. Поздно. Жди.

С полминуты смотрел на аппарат, впихивая в дрожащие губы сигарету. «Ты сходишь с ума! – сказал себе. – Всё нормально. Она хочет обсудить размен квартиры или что они там собирались…» – «Нет. Не так, – диалог внутри грудной клетки, имеющей к разуму весьма опосредованное отношение, напоминал паранойю. – Ты ведь не хочешь вернуться к ней. И тебе абсолютно плевать уже, что она надумала насчёт квартиры. Она не могла говорить в подобном тоне. Это же Нина! Ты не забыл? А вспомни – не таких ли речей ждал от неё всё это время?»

Лёха Егоров снял трубку после первого гудка. И Гена задохнулся сигаретой. Приветливый, добродушный голос был настолько безмятежным и придурковато-счастливым, что он так и не назвался, положив трубку. Голос покойника, записанный на автоответчик. Голос не вязался с изображением посиневшего трупа с залитым кровью лицом и оскаленно-встопорщенной щёточкой усов. Именно таким Гена увидел старого друга.

«Неужели ты ещё хочешь вернуться в город? А кто распинался о всемогуществе червя? О радиоволнах и гипер-суперизлучениях? Город умер. Не будет парадной машины с синей мигалкой, внимательно выслушивающих офицеров в строгих нейтральных костюмах. Президент не пожмёт тебе руку и не наградит ещё одной медалькой. Спасай девушку и выпутывайся сам. Это твоя война. До конца. Один на один», – внутренний голос почему-то показался похожим на певучий голос пасечника. И Генка устал от него и от всех голосов сразу. Ему захотелось есть. Маруся спала, невинная и чистая, как младенец. Пухлые щёчки отчего-то попросили представить, какой она была в детстве. Он не стал будить. Знал, что экскаватор скоро это сделает за него, протаранив домик старика Анчола.

Чистил картошку и бурчал под нос:

– Пчёлы летят домой, дед. Зачем тебе мёртвые пчелы?

…Они жили там, полосатые трудяги. Роились в тесноте телефонного аппарата и спали кружком, греясь друг об друга. Он не сумел вызвать их. Маруся сумела.

Ели жареную картошку, хотя экскаватор топал по краю посёлка так, что дребезжали стёкла и грозили, лопнув, вылететь на кухонный стол, прямо в еду. Молчун сказал, что звонил в город и что не дозвонился. Никто не брал трубку, мол.

– Через девятку? – спросила Маруся. – Тут только через девятку можно позвонить.

– Нет, – признался Генка, ему стало легче, даже мысленно потёр ладони. Вот где ошиблось ПБО! Он не знал, что надо набрать «девять», следовательно, этого не знал червь, и заманивал знакомыми голосами напрасно. Маруся сняла трубку, и его радость вмиг улетучилась. Не успевая, опаздывая, не смог остановить.

– Я родственникам попробую, – сосредоточенно крутила диск Маруся. – Там дядя Коля должен быть. И Анчол… Ой! Что это?

Из ситечка трубки, как через мясорубку полезли янтарные капли мёда. Провисали, покрывались полосками и, жужжа, взлетали. Девушка таращилась, продолжая держать трубку над столом. Десятки шумных пчёл высыпались из аппарата, какое-то время кружили и замертво падали, осыпаясь со стуком вишнёвых косточек. Падали странно, в запрограммированном порядке, подразумевающем интеллект. Маруся догадалась кинуть трубку на аппарат, но пчёлы, сколько бы их там ни было, видимо ожидали от неё подобного и успели вылететь все до одной. Иначе быть не могло. Их мёртвые тела, падая, организовывали буквы. Всего-то минутка прошла после попытки позвонить, а Молчун, так и не успевший хоть как-то среагировать, смог прочитать на полу карикатуру на краткое предложение.

Приоткрыв рот, широко лупая глазами, Маруся смотрела на мёртвых насекомых, и до неё постепенно дошло.

– Письмо от деда, – шепнула, схватилась за горло, видимо пытаясь проглотить невидимую цепь волнения.

Как ни в чём не бывало, Молчун ткнул вилку в картошку, проглотил, хотя после мельтешившего роя и поджарка стала напоминать пчёл.

– Очень мудро с его стороны подстраховаться и сказать мне, что и так знаю. Даже пчёлок жалко. Камикадзе. Как он их так выдрессировал?

– Ты не видел? – поразилась Маруся. – Они пролетели сквозь телефон. С города. По проводам. Это чудо, Гена! Волшебство!

Молчун отодвинул сковородку.

– Идти нам некуда. Но собираться пора.

Из благодарности Марусе не хотелось топтать несчастных, она сгребла их в совок и аккуратно высыпала с крыльца. Горстка мёртвых пчёл отчего-то напомнила ей картину из школьного учебника. Картину, где курган в пустыне состоял из человеческих черепов.

– Спасибо, – все, что она могла сказать, подняла голову, обернувшись на треск.