Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

– Если бы как задумали выехали, берег вообще не видно бы было, – сказал лодочник. – Туманит сегодня очень.

– Красиво, – признался Балагур, сидевший с ним рядом.

Бледное солнце красило росшие в небо верхушки кедрача розовым. Встречный ветер трепал волосы, бил в лицо, забивался в складки одежды, в сочетании с брызгами это было не очень-то приятно. Маруся поёжилась, и Спортсмен, обняв, прижал её к себе.

– Плохо. Совсем плохо, – бубнил шорец. – Дождя не будет.

– Ну и что?

– Плохо. Лес горит, – лодочник указал вдаль по правому берегу. У линии горизонта туман вился, отрываясь от деревьев, и уплывал в небо.

– Совсем близко горит.

– Ничего, – силясь перекричать шум мотора, орал Бортовский, он тоже увидел дымок. – Пока до пасеки дойдёт – всё успеем сделать. Лишь бы дисциплина была!

– А Костенко сказал, что пожар пока ещё по ту сторону горы, – заметил Молчун.

– Выходит, ошибался, – буркнул Спортсмен.

Маруся что-то спросила у лодочника по-шорски. Он защебетал, покачивая головой.

– Что говорит? – переспросил Спортсмен.

– Голова Спящего Дракона в огне.

– Будет лысый дракон, – хохотнул Балагур.

Лодка вошла в густую полосу тумана, и берега исчезли. Только рокот мотора и пенящаяся река за бортом.

– Как бы на перекаты не наскочить!

– Старик знает, что делает, – ответила Маруся.

Минут через десять лодка пришвартовалась к правому берегу. Мужчины выгрузили вещи и трос. Маруся осмотрела дорогу и шагнула в лес. Ноги тут же утонули в высоком папоротнике. Щебетали птицы. На ветки осели клочья тумана. С дороги доносились голоса, ругань, стук. Когда вернулась, Молчун и Спортсмен уже укрепили конец троса, обвязав им толстую пихту, и заклинивали. Трос врезался в ствол, подобно тому, как нитка врезается в кожу, оставляя глубокий рубец.

– Помочь? – спросила Маруся, заметив с каким усилием Балагур и Сашка натягивают трос, упираясь пятками в землю.

– Чего тут помогать? – откликнулся Спортсмен. – Ну-ка подержи клин, – он сунул ей в руку овальную железяку с конусом на одном конце и плоской шляпкой на другом, а сам схватился за трос. – Ну, давай, мужики. Поднатужимся!

Молчун в два удара вогнал клин между стволом и тросом:

– Убирай руки, – и ещё пара ударов обухом топора.

Маруся вытерла выпачканные руки об джинсы.

– Здесь всё. Теперь на другой берег, – Молчун двигался энергично, со знанием дела, ни одного лишнего движения. Неужели это тот самый медлительный тюфяк, каким он представлялся девушке в санатории? Спортсмен и Молчун сели в моторку. Лодка пересекла реку поперёк и высадила их на другом берегу.

– Спасибо, отец, – помахал на прощание лодочнику Спортсмен.

Шорец кивнул и отправился в обратный путь.

Бортовский сидел на бровке, баюкая раненую руку и, разглядывая противоположный берег, где Спортсмен и Молчун, казавшиеся маленькими муравьями, копошились у отвесной скалы, сверху покрытой лесом. Была видна тёмно-жёлтая сосна на её вершине, корни протискивались сквозь породу и нависали над рекой на уровне шестого этажа, если сравнивать по высоте. Фигуры медленно ползли вверх – пожалуй, слишком медленно. Иначе нельзя. Рискованно. Но Молчун убедил всех в своей альпинистской подготовке. Они занесут конец троса на скалу, укрепят и переправятся обратно. Наверное, понадобится больше часа.

– Короче, – бросил через плечо Иван, – берёте с собой кто сколько может, и шуруете до пасеки. Я останусь. Подстрахую, если что случится. Понятно?

– Так точно, – шутливо козырнул Балагур.

Втроём они двинулись по дороге. Вооружённые, нагруженные рюкзаками. Маруся, кроме того, несла упаковку одеял, ружьё болталось за плечом. Хмурый и не выспавшийся Шурик сгибался под тяжестью продуктового запаса. Балагур, пыхтя, вдобавок к своей поклаже и рюкзаку с хлебом тащил ещё и его гитару, пот стекал с лысины на лицо. Через полтора километра он сдался и предложил передохнуть. Дорога медленно поднималась в гору.

Шурик скинул рюкзак, присел, прислонившись к нему спиной, и закурил. Рядом пристроилась Маруся и выпросила сигарету.

– Как же так? – выплеснул Сашка. – Я помню, что в доме был не один. И вообще всё непонятно. Ты не знаешь эту Ирку?

– Не-а, – тряхнула головой Маруся. – Толик говорит, что базарил с девчонкой. Та упомянула, что вы с Иркой вроде бы скорефанились. А живёт она где-то за рекой, мол, недалеко от Урцибашевых. Приходит иногда по вечерам. Болтают, музыку слушают. Вот и всё. Даже фамилию не припомнила.

Балагур отдышался и вмешался в разговор:

– Придётся, Шура на СПИД проверяться. В таёжных лесах он знаешь какой? Зверский.

– Иди ты… – отмахнулся Сашка. – Ну не могла она у костра остаться! Я об этом доме ничегошеньки не знал до вчерашнего вечера. Что я, совсем свихнулся – в одиночку по лесу шататься?

– А дом тот загадочный, – согласился Маруся. – Интересно было взглянуть через столько лет. Я была там раньше, в детстве. Местные долго считали его чем-то вроде клада. Ребятишки частенько кричали: «Пойдем клад зазвизинский искать!» Игра такая была.

– Много нашли? – поинтересовался Балагур. – А может, Шурик у нас тоже того… кладоискатель?

– Да нет там ничего! – обозлился Сашка.

– Ага. Искал, значит?

– Чего мне искать? Все вместе скоро… найдём, – он загадочно ухмыльнулся.

Маруся вышла из детских воспоминаний:

– Погоди, кажется, вспомнила. Анчол как-то рассказывал… Потерялся кто-то, по-моему… А он сказал: «Опять Иришка хулиганит» и запретил мне играть в том доме…

– Смотрю на тебя, Маша, и думаю: какой ты маленькой была? Так и хочется… – Балагур осёкся, напрягся и указал на речку. – Туда!

Туман растворился в лучах утреннего солнца. Тучи за ночь побелели. Сначала Маруся увидела скалы на противоположном берегу. Она искала на них, боялась, случилось что? Нет. Два крохотных муравья всё так же продолжали свой путь и уже почти добрались до вершины. Журчание реки успокаивало, пенились барашки, разбитые об валуны. И один из них двигался…

– Мишка! – вскрикнув, подскочил Шурик.

И тут Маруся поняла: это не камень. С противоположного берега прямо к ним плыл огромный медведище. Косматая голова с тремя чёрными пуговками на морде – прижатые уши, время от времени приподнималась, словно прыгала над водой. Ему и течение нипочём.

– Здоровенный какой! – изумился Балагур и быстро извлёк фотоаппарат. – В цирке видел и поражался: до чего все махонькие, будто плюшевые… Эх, Сибирь-матушка!

– Самое весёлое, что он не ручной, – предупредила Маруся. – Быстро хватаем вещи и дёру!

– Там же Командир один на берегу!

Косолапый приближался. Уже чётко вырисовывались бусинки тёмных глазок, мокрые ноздри, часто облизываемые розовой лопаткой-языком: в такие моменты белоснежно-белые сабельки клыков начинали скалиться в добродушной, но суровой ухмылке. Мохнатая голова напоминала обломок скалы, по ошибке научившийся плавать.