Доминик Пасценди - Чистая кровь [СИ]

— В смысле — остаться в Алунте, здесь, в усадьбе. Навсегда. Как члену семьи, Триандесу по рождению и праву.

Я опять пожал плечами, не зная, что ответить.

Дед продолжил, снова удивив меня:

— Я старый уже. Мне замена нужна, как главе семьи. Отец твой погиб, и старший брат погиб, и Такис теперь погиб, да и не годился он. Зря я на него рассчитывал. А я ведь тебя так и хотел себе на замену готовить, ты умнее Консты был, даже в детстве. Но сбежал, я даже поговорить с тобой толком не успел…

Дед сделал паузу, потёр больную щиколотку и, вздрогнув от холода, сунул стопу в таз.

Я, изумлённый до полного недоумения, продолжал молчать.

— Понятно, ты прямо сразу не сможешь, просто не знаешь всего. Но я тебя подготовлю, и первое время присмотрю, чтобы ты ошибок не наделал. А потом всё тебе передам, и назначу тебя главой семьи Триандес перед всеми, как положено по обычаю. А сам на покой уйду, стану жить как все, сколько осталось.

Поскольку я продолжал молчать, дед расстелил передо мною новый слой приманки:

— Будешь главой семьи, все средства и ресурсы твои будут, только ты сможешь распоряжаться. Что захочешь, то и будешь делать. А у Триандесов богатства-то — как бы не половина всего, что тут на острове есть. И деньги, и недвижимость, и доли в делах.

Про доли в делах я знал. Мало у кого в нашей части острова дед не сидел как минимум третью в доходах. Не знал только, что всё это выплёскивалось далеко за нашу часть острова, как следовало из слов деда.

— Ты образованный, в Германии учился, бизнесом занимался. Думаю, получше меня сможешь всем этим распоряжаться. Я в интернете посмотрел, что про тебя пишут. — Надо же: дед — и интернет! Кто бы подумал! — Хвалят тебя, и в университете твоём, — он что, по-немецки или по-английски понимает? — И твои студенты о тебе хорошо отзываются, и изобретения твои высоко оценивают.

Тут я вспомнил, что в войну дед вовсю сотрудничал с англичанами и даже получил от них орден, и мне стало ясно, что я, во-первых, мало про него знаю, а во-вторых, сильно его недооцениваю. Похоже, национальная одежда и образ старого консервативного хмыря за собой много чего скрывали интересного.

Но мне по-прежнему нечего было деду сказать. Я даже думать сейчас не собирался о том, что он мне предлагает: на первом месте было обвинение в убийстве и весьма возможная перспектива оказаться на скамье подсудимых с очень даже вероятным обвинительным приговором в результате. Я неплохо знал, по рассказам бывалых людей и публикациям, как в нашей стране работает правосудие: ты только дай повод себя подозревать, и выйдешь лет через двадцать, если выйдешь.

— Молчишь? Понимаю, — совершенно неожиданно для меня заявил дед. Уж чего-чего, но понимания я от него не видел за свою жизнь ни разу, одни приказы. — Тебе подумать надо. Подумай, но не тяни. Есть причины, по которым решать надо быстро.

Он уже начал жест, которым обычно отправлял людей, в коих более не нуждался, но я перебил его вопросом:

— Дед, я ведь присутствовал, когда ты разносил племяшей моих. Глава семьи — это же то, про что ты им говорил: копить деньги для того, чтобы защищать "своих", жить скромно, решать чужие проблемы?

Дед, вопреки ожиданиям, посмотрел на меня одобрительно:

— А я думал, ты и не слушал тогда. Да, главное — чтобы кровь наша была благополучна. Чистая кровь. Прочие нам безразличны, но своих — надо защищать. И тех, кто нашим служит.

— Так я, если приму твоё предложение, тоже буду ходить со старым телефоном без камеры и ездить на какой-нибудь рухляди?

Дед ехидно улыбнулся:

— Не путай то, что важно для правильного воспитания подростков, с тем, что важно для уважения людей. — С этими словами он вытащил откуда-то громадный и дорогущий смартфон предпоследней модели. — Я этой штуковиной пользуюсь, когда надо пыль в глаза пустить. Ну и читать на ней удобно, и в интернете лазать. А номер для связи у меня на вот этом, — и он вытащил самый примитивный "пенсионерский" телефон с крупными цифрами на клавишах и крошечным дисплеем, — он заряд неделю держит, маленький, и звук у него хороший.

Я помотал головой. Похоже, деда своего я вовсе не знал. Всё, что я про него думал, оказалось неверным.

— А что старший Браги от тебя хотел? — Вдруг спросил дед.

Стоит ли ему рассказывать? А что я теряю, ну, отругает, а ведь и помочь может — он тут, на острове, человек не последний, да и вот только что рассказывал, что своих надо защищать…

— Он хочет на меня все эти последние убийства повесить, — сказал я, стараясь, чтобы это не прозвучало озабоченно.

Дед опять удивил меня:

— Да он рехнулся! Ты не думай об этом, я всё улажу. Ты тут ни при чём, и не твоё это пока дело.

Ну да — а вот если приму его предложение…

— Ну ладно, — сказал он, — ты иди пока. Я позову тебя, когда надо будет.

И я пошёл — а что мне оставалось.

И только в своей комнате я сообразил, что так и не спросил его, как погиб дядя Такис.

Было уже почти два пополуночи. Я выдрыхся за день — и, видимо, это прибило мою простуду; чувствовал я себя замечательно. Спать не хотелось вовсе, да я и боялся заснуть: за время, что я пробыл в этот раз в родной деревне, каждый раз, как я засыпал, мне снилось, что я кого-то убиваю, и каждый раз это заканчивалось настоящим, реальным трупом, причём убитым именно так, как мне приснилось.

Исключением был, разве что, дядя Такис, погибший под осыпью — но кого я тогда так страшно размозжил прошлой ночью?

Меня не переставало мучить подозрение, что Момо Браги не так уж и неправ, обвиняя меня в жутких смертях наших земляков. Я не мог объяснить, как это возможно (я же точно знал, где находился в момент каждого убийства, и Момо сам подтвердил, что я никак не мог успеть добраться от места последнего до своей комнаты), но какая-то — мистическая? — связь между моими снами и гибелью людей, несомненно, существовала.

Надо было как-то скоротать время до рассвета.

Я было попробовал опять посмотреть кино на планшете, но понял, что вместо сюжета в голове моей вертится снова и снова всё тот же кошмар — что делать? Как выйти из нелепой и страшной ситуации, в которой я оказался не по своей вине?

В животе моём стыло ворочался жёсткий узел, не давая мне отвлечься.

В какой-то момент я понял, что, несмотря на беспокойство, задрёмываю. Это осознание облило меня холодом; я подскочил с кровати, наскоро натянул брюки и пошёл на кухню.

Против ожидания, там сидел Алекси, сонный до такой степени, что я чуть не вывихнул себе челюсть, настолько сильный зевок вызвал у меня его вид.

При виде меня он взбодрился:

— Господине?

— Сделай мне кофе, покрепче и погорячее.

Алекси послушно поднялся, и вскоре я уже пил густой и горячий напиток.