Доминик Пасценди - Чистая кровь [СИ]

И я полез в интернет заказывать билеты на самолёт. Меня устраивал первый утренний рейс, всё равно куда. С германским паспортом я разве что в Россию не мог уехать. Ну, или в Иран.

В половине шестого утра из международного аэропорта вылетал рейс на Рим. Я купил билет в бизнес-класс, один из двух оставшихся: странно, что в эту пору года так много народу хотело улететь с нашего острова в столицу Италии.

Ну, пускай меня поищут по всей Европе. Переведу деньги со счета в дорожные чеки, возьму в Риме машину напрокат, а где-нибудь на юге Италии куплю подержанную, там можно найти дешевую. Закачусь куда-нибудь в Сербию, там с немецким паспортом виза не нужна. Буду жить в апартаментах, договариваться с хозяевами на месте, платить наличными. Язык похожий, проблем не будет. Если не торчать в одном месте и не пересекать часто границы — не найдут. Пересижу, пока дед не уладит всё со здешней полицией. Обещал ведь.

В общем-то у меня было довольно мало времени до отъезда. Я не хотел, чтобы в усадьбе видели, как я уезжаю; лишние расспросы и, возможно, препятствия были ни к чему. Я не стал брать чемодан, вместо этого вытащил из шкафа свой старый, ещё школьный портфель — точнее, сумку с ремнём через плечо. Вещь добротная, из хорошей кожи, и прочная. Сунул в него ноутбук и планшет, оба зарядника, рубашку и пару белья на первый случай, ну, и свои лекарства. Документы запихнул во внешний карман сумки, чтоб были под рукой.

Ожидание сводило меня с ума, потому что я ничем не мог заставить себя заняться, а ничем не занимаясь — я тут же задрёмывал, что меня пугало до полусмерти — или до смерти, чьей-нибудь, от моего сна.

Я подумал, не вызвать ли такси. На моё несчастье, обе крупные фирмы, которые обычно гоняют такси в Алунту, не обещали скорого прибытия, поскольку где-то в горах шла гроза. У нас-то к этому времени дождь перестал и развиднелось, хотя большая часть неба по-прежнему была в облаках.

Разумеется, передо мной учтиво извинились.

Ну, собственно, не очень-то и хотелось. Я как-то с самого начала был настроен на то, чтобы уехать за рулём. Какая-то из машин должна быть заправлена, ну не может мне вообще не повезти!

Искать ночью заправку — да ещё, возможно, в грозу — мне не улыбалось.

Брошу машину в аэропорту на стоянке, заплачу за двое суток сразу. Потом маме позвоню и скажу, где оставил. Разберутся.

Наконец, ближе к часу ночи все утихомирились. В усадьбе почти везде погас свет.

Я тихонечко спустился во двор, одетый по-дорожному и обутый в кроссовки.

Дверь бывшего каретного сарая предательски заскрипела, вызвав у меня едва ли не приступ зубной боли. Я пролез внутрь, раскрыл ворота (опасаясь ещё более громкого скрипа, которого не дождался — петли ворот были хорошо смазаны), наощупь снял с крючков все ключи и полез проверять машины.

Полностью заправленный бак был только у деда. К тому же его машина была с турбодизелем, и бака мне хватило бы проехать половину острова.

Так что я, включив только тусклые подфарники, аккуратно и осторожно вывел "Ауди" на улицу, открыл усадебные ворота и доехал до ржавого пикапа, перекрывающего наш проулок.

Озираясь, вылез из дедовой машины, пересел в пикап (опять чуть не выдавший меня дверным скрипом), завёл его, к своему удивлению, с пол-оборота, и отогнал за пределы проулка, где и бросил.

"Ауди", негромко ворчащий дизелем, уже прогрелся к тому времени.

И я плавно и неторопливо вырулил на окружную дорогу.

Меня беспокоило только то, что я не спал уже почти сутки. Как бы из-за этого не поиметь проблемы на наших-то серпантинах!

Но я решил, что гнать не буду, а если вдруг опоздаю на рейс, то и чёрт с ним.

Деньги есть пока.

Только отъехав от деревни километра на три, когда меня закрыл от неё очередной поворот, после которого дорогу уж точно не видно было ни из какой точки, я решился включить фары. Дорога пошла на довольно крутой подъем; я прибавил газу. Наконец, подъем переломился, выходя с поворотом вправо на ровную площадку — и тут мои фары высветили перегородивший дорогу полицейский мотоцикл. Я обречённо нажал на тормоз.

Перед мотоциклом стоял, освещенный жёлтым светом старых фар, Момо Браги, мой школьный друг, в полной полицейской форме, в которой он постоянно хаживал по нашей деревне. В правой руке его, судя по её положению и матовому блеску, был направленный на меня пистолет (eine Pistole, подумал я ни к селу ни к городу: "какой-то пистолет"). Левая рука была опущена, но в ней тоже что-то поблескивало.

Жест "каким-то" пистолетом был совершенно недвусмысленным: "Выходи!".

Я вышел из машины.

— Вот я тебя и поймал, Юрги. — Сказал Момо. — Так и думал, что ты сегодня ночью попытаешься сдёрнуть. А ведь бегство — признание вины, Юрги, ты разве не знал?

Я проблеял, чувствуя себя персонажем пошлого третьесортного сериала:

— Ты не понимаешь… Это совсем другое… Я ни в чём не виноват, я просто…

— Да замолчи. Ты больной ублюдок, маньяк-убийца. Нам про таких рассказывали на учёбе. Не думал, что такой найдётся среди моих знакомых. Я знаешь, о чём жалею? Что тебя будут судить. И дадут пожизненное, в тёплой камере, с телевизором и интернетом. И ты проживёшь ещё лет тридцать, а то и сорок, за счет работяг, которые платят налоги. Так что не искушай меня: подойди поближе, вытяни руки вперед и замри!

Это не могло происходить со мной. Я будто отделился от своего тела, видя себя со стороны: толстого, сутулого, нерешительного, медленно идущего вверх по склону к Момо Браги с вытянутыми вперед руками. Тот начал поднимать левую руку с наручниками (я теперь ясно видел, что это были они), а правую с пистолетом опустил, заталкивая оружие в кобуру. Мне ужасно жгло затылок, и это мешало думать и принимать решения.

Вдруг из тёмного неба сверху вниз, вправо от нас, совсем близко сверкнула толстая извилистая молния, стремительно нырнув в ущелье, и тут же громыхнул, забив мне уши, пушечно-сильный гром.

И тут я жалко сомлел, потерял, видимо, сознание: взор мой заволокло тьмою, и я перестал что-либо чувствовать.

Очнулся я лежащим ничком, ощущая боль и дискомфорт в разбитом носу. Оттолкнулся ладонями от бетона дороги, поднимая голову — и увидел в метре от себя лежащего лежащего навзничь Момо Браги с головой, повёрнутой под таким углом к туловищу, который у живого человека невозможен.

Даже не успев ни о чём подумать, я с кряхтением, преодолевая боль и слабость, поднялся на ноги. Момо при этом не ожил и не пошевелился.

Сзади я услышал скрип и хлопанье автомобильной дверцы, и приближающееся хриплое дыхание, а потом неровные шаги. Обернулся — это был дед. Ещё бы, подумал я, двое меня пасли — оба меня достали.

Дед выбрался на площадку (при этом, в отличие от меня, не запыхавшись), покрутил головой и спросил: