Эрнст Гофман - Эликсиры дьявола

Внутри меня разливалась приятная теплота. Во всех жилах ощущалось щекотание и покалывание, свидетельствовавшие, что там происходит деятельная своеобразная работа. Ощущение это воплощалось уже в мыслях, но они были еще разрозненными, и мое «я» казалось раздробленным на множество отдельных существ. Каждое из них обладало своим особым сознанием, отдельные проявления которого, словно неверные вассалы, отказывались подчиняться единой верховной власти. Но вот мысли отдельных частей моего «я» начали вращаться, словно сверкающие точки. Вращение это становилось все быстрее, так что из них составилось как бы огненное колесо. По мере того как быстрота вращения росла, это огненное кольцо становилось все меньше и под конец обратилось в сравнительно небольшой огненный шар, казавшийся вследствие быстроты движения совершенно неподвижным. Он испускал из себя яркие сверкающие лучи, игравшие разноцветными огнями. «Ну вот, теперь мои члены начинают шевелиться! Сейчас наступит у меня пробуждение», — совершенно отчетливо подумал я, но в то же мгновение ощутил внезапную боль, вызванную звоном колокола. «Надо бежать дальше, как можно дальше!.. Прочь, прочь отсюда!..» — громко вскричал я и хотел подняться на ноги, но бессильно опустился на постель. Лишь после этой попытки мне удалось раскрыть глаза. Колокольный звон все еще слышался, и я думал, что нахожусь в лесу. Можно представить себе, в какое изумление я пришел, всматриваясь в самого себя и в окружающие предметы. Я лежал, одетый в монашескую рясу капуцинского ордена, на мягком матраце в просторной, чистенькой, но очень просто убранной комнате. Два камышовых стула, маленький столик и железная кровать — вот все, что я увидел в комнате. Я понял, что пробыл, вероятно, в бессознательном состоянии довольно долго и что за это время меня доставили каким-то образом в монастырь, где занимаются уходом за больными. Платье на мне, вероятно, было разорвано, а потому меня одели в рясу. Соображения эти вполне меня успокоили, и я решил ждать, что будет дальше, зная заранее, что больного скоро навестят. Я чувствовал себя усталым, но никакой боли не испытывал. Я пролежал всего лишь несколько минут, когда услыхал шаги, приближавшиеся к моей двери. Дверь моей комнаты растворили, и я увидел двух мужчин: один был в обыкновенном штатском платье, а другой — в рясе ордена братьев милосердия. Они молча подошли ко мне, причем мужчина в штатском платье пристально глядел мне прямо в глаза и чему-то очень удивлялся.

— Я теперь в полном сознании, сударь, — проговорил я слабым голосом. — Благодарю Бога, пробудившего меня опять к жизни, но вместе с тем не понимаю, где я и каким образом сюда попал.

Не отвечая мне, человек в штатском обратился к монаху и сказал по-итальянски:

— Удивительно, да и только! Выражение лица совершенно переменилось. Речь стала членораздельной. Обнаруживается только усталость. Должно быть, больной пережил кризис.

— Мне кажется, что в окончательном выздоровлении нельзя сомневаться, — заметил в свою очередь монах.

— Ну, это еще неизвестно, — возразил мужчина в штатском. — Все зависит от того, как он будет себя чувствовать в продолжение нескольких ближайших дней. Владеете вы в такой степени немецким языком, чтобы переговорить с ним?

— К несчастью, не владею, — отвечал монах.

— Я понимаю по-итальянски и говорю на этом языке, — сказал я. — Прошу вас объяснить мне, где именно я нахожусь и как я сюда попал.

Мужчина в штатском платье, очевидно врач, с радостным изумлением воскликнул:

— Ну и прекрасно!.. В таком случае нам можно побеседовать друг с другом. Вы находитесь теперь в таком месте, где очень заботятся о вашем здоровье. Три месяца назад вас доставили сюда в очень плохом состоянии. Вы были опасно больны, но, благодаря тщательному уходу и лечению находитесь теперь, кажется, на пути к выздоровлению. Если нам удастся вылечить вас вполне, вы можете беспрепятственно продолжать свое путешествие в Рим, куда, как я слышал, вы собираетесь идти.

— Разве я прибыл к вам в этом одеянии? — продолжал я спрашивать.

— Разумеется, в этом самом. Но я посоветовал бы вам теперь воздержаться от расспросов и не тревожиться. Со временем вы узнаете все, теперь же важнее всего позаботиться о том, чтоб как можно скорее поправить ваше здоровье. — Он принялся выслушивать мой пульс, а монах принес чашку с какой-то жидкостью и подал ее мне.

— Пейте, — сказал врач, — и сообщите мне затем, что это за напиток.

— Это — очень крепкий мясной бульон, — ответил я, выпив сразу всю чашку.

Врач усмехнулся с довольным видом и, обращаясь к монаху, заметил:

— Это хорошо и даже очень хорошо.

Оба они ушли, оставив меня одного. Мне казалось теперь, что я совершенно правильно понимаю свое положение. Я находился в какой-то общественной больнице.

Благодаря хорошей пище и подкрепляющим лекарственным средствам я через три дня уже мог встать с постели. Монах открыл окно в моей комнате, и в нее ворвался дивный теплый воздух, каким мне никогда еще не случалось дышать. К больнице примыкал сад: там зеленели и цвели великолепные южные деревья. По стене взбиралась вверх роскошная виноградная лоза, но всего больше удивляло меня темно-синее небо, принадлежавшее, казалось, не здешнему, а какому-то другому, волшебному миру.

— Где же именно я нахожусь? — воскликнул я в восхищении. — Уж не удостоил ли меня Господь, не прибыл ли я в небесную обетованную страну?

Монах с самодовольной улыбкой ответил:

— Вы, брат мой, в Италии — да, в Италии!

Мое изумление возросло тогда в величайшей степени. Я просил монаха рассказать мне обстоятельства, при которых я попал в больницу, но он предложил мне обратиться за этими разъяснениями к доктору. Врач долго отговаривался под разными предлогами, но под конец объяснил, что три месяца назад меня привел сюда и просил принять на излечение странный на вид человек.

— Вы находитесь теперь, — сказал врач, — в больнице, подведомственной ордену братьев милосердия.

По мере того как мое выздоровление подвигалось вперед, я замечал, что врач и монах вступают со мною в беседы о самых разнообразных предметах, причем заставляют меня по преимуществу говорить самого. Обширные мои сведения в различных отраслях знания доставляли мне для этого обильный материал. Врач неоднократно просил, чтобы я письменно изложил свое мнение по некоторым вопросам. Затем он в моем же присутствии читал эти заметки и каждый раз оставался очень доволен ими. Мне казалось, однако, странным, что он вместо того, чтоб отозваться с похвалой о моем изложении, говорил:

— Действительно, все идет как по маслу! Я не ошибся, удивительно, право удивительно!