Эрнст Гофман - Эликсиры дьявола

Не вдаваясь в изложение того, что он нашел в тетради художника, и продолжая свое повествование, брат Медард рассказывает, как он простился с настоятелем, посвященным в его тайну, и со всей дружески относившейся к нему монастырской братией, чтобы продолжать паломничество свое в Рим. Он побывал во всех достопримечательных храмах Вечного города: в соборах Св. Петра, Св. Севастиана и Лаврентия, Св. Иоанна Латеранского, Св. Марии Маджиоре и т. д. Он так усердно молился там перед всеми алтарями, что даже обратил на себя внимание папы и приобрел репутацию святого, заставившую его бежать из Рима, так как он стал теперь в самом деле кающимся грешником и сознавал себя именно таковым. Мы с тобой, благосклонный читатель, слишком мало знакомы, однако, с мечтами и предчувствиями смиренного монаха Медарда для того, чтоб могли без прочтения записок художника хоть сколько-нибудь уяснить себе связь между запутанными разбегающимися нитями событий в жизни самого Медарда. Можно будет, пожалуй, сказать, что для нас отсутствует пока еще ракурс, в котором должны объединяться все исходящие оттуда разноцветные лучи. Рукопись давно умершего капуцина оказалась завернутой в старый пожелтевший пергамент, исписанный мелким, крайне неразборчивым почерком. Оригинальный характер этого почерка обратил на себя мое внимание. После долгих трудов мне удалось ознакомиться с ним настолько, что я оказался в состоянии разбирать отдельные буквы, а наконец — даже и слова. К величайшему удивлению, выяснилось, что на этом пергаменте записано как раз повествование художника. Пергамент, очевидно, находился прежде в тетради, о которой упоминает Медард. Записи сделаны на старинном итальянском языке по образцу средневековых хроник и в самом лаконичном стиле. В переводе на нынешний язык тон их звучит резко и глухо, словно разбитое стекло. Тем не менее, чтобы облегчить понимание целого, необходимо было включить сюда также и этот перевод. Делая это, позволю себе прибавить с искренним сожалением следующее: княжеская фамилия, от которой ведет свой род столь часто упоминаемый здесь Франческо, до сих пор еще существует в Италии. Точно так же находятся еще в живых потомки герцога, в резиденции которого гостил некоторое время Медард. При таких обстоятельствах я был не вправе называть действующих лиц действительными фамилиями. Трудно представить себе, в каком неловком положении оказывается издатель, вынужденный являться к тебе, благосклонный читатель, с книгою, в которой приходится выдумывать имена взамен существующих в действительности и притом в высшей степени романтичных и благозвучных имен. Чтобы выпутаться из такого затруднительного положения, упомянутый издатель сперва рассчитывал было ограничиться одними титулами герцогов, баронов, но так как древний художник выясняет в своих записках самые таинственные и запутанные отношения между действующими лицами, то издатель должен был поневоле убедиться, что с помощью одних нарицательных имен, какими являются вышеприведенные титулы, читателю далеко не все будет понятным. При таких обстоятельствах пришлось дополнить бесхитростную хронику художника различными пояснениями и дополнениями, являющимися словно фиоритурами, которые маскируют и уродуют величественную простоту изящного хорала. От лица издателя прошу тебя, благосклонный читатель, хорошенько запомнить прежде всего следующее: родоначальником семьи, из которой произошел Франческо, отец Медарда, является Камилло, князь, царствовавший в П***. Герцог Теодор В. приходился в свою очередь отцом герцогу Александру В., при дворе которого находился одно время Медард. Брат герцога Александра, принц Альберт, женился на итальянской принцессе Гиацинте Б. Фамилия барона Ф. хорошо известна в Тирольских горах. Необходимо заметить только, что первая супруга барона Ф. была родом из Италии, так как доводилась родною дочерью графу Пьетро С. и, следовательно, внучкой графу Филиппо С. Если ты, благосклонный читатель, удержишь в памяти эти немногие титулы и заглавные буквы, то все остальное разъяснится тебе как нельзя лучше. Теперь же вместо продолжения биографии капуцина Медарда предлагается тебе…

…Случилось так, что Генуэзская республика, теснимая алжирскими корсарами, обратилась к известному своими подвигами на море герою Камилло, князю П., и просила его предпринять с четырьмя хорошо снаряженными галионами набег на дерзких разбойников. Обуреваемый жаждою славных подвигов, Камилло послал старшему сыну своему Франческо письменное приказание вернуться в П., чтобы управлять княжеством в отсутствие родителя. Франческо обучался живописи в школе Леонардо да Винчи. Любовь к искусству овладела им до такой степени, что он не мог помышлять ни о чем другом. Искусство казалось ему выше всех почестей и земных благ. Все человеческие дела и стремления производили на него впечатление жалкой погони за целью, не заслуживающей, чтобы для нее шевельнуть пальцем. Не в силах покинуть искусство и великого художника, своего учителя, который был тогда уже в преклонных летах, Франческо письменно ответил отцу, что умеет владеть кистью, а не скипетром, и желает остаться у Леонардо. Ответ этот разгневал престарелого гордого князя Камилло. Он в сердцах назвал сына недостойным глупцом и отправил в Рим доверенных своих слуг с поручением привезти оттуда непокорного юношу. Франческо упорно отказывался вернуться и заявил, что государь на престоле во всем блеске царственного своего величия кажется ему ничтожным существом по сравнению с гениальным художником и что величайшие воинские подвиги являются только жестокой земной забавой, тогда как создания живописца представляют собою чистое отражение обитающего в нем божественного духа. Это до такой степени раздражило Камилло, прославившегося своими подвигами на море, что он поклялся отречься от Франческо и назначить наследником престола младшего своего сына Зенобио. Франческо остался очень доволен этим решением и подписал акт, в котором торжественно и с соблюдением всех требуемых законами формальностей отказался от своих прав на престол в пользу младшего брата. Случилось так, что престарелый князь Камилло пал в жестоком кровопролитном бою с алжирцами. После него вступил на престол Зенобио, Франческо же, отрекшись от своего княжеского имени и звания, сделался художником и жил довольно скудно на небольшую пенсию, которую выплачивал ему брат.

Франческо был гордым, смелым и необузданным юношей, буйный характер которого умел сдерживать лишь старик Леонардо. Когда Франческо отрекся ради искусства от княжеского достоинства, великий художник стал относиться к нему как к родному сыну. Он действительно был для Леонардо любящим, послушным сыном и усердно помогал старику закончить многие великие произведения. При этом Франческо, продолжая совершенствоваться в живописи, прославился и сам в этом искусстве, и ему поручали писать запрестольные образа в церквах и монастырях. Леонардо да Винчи помогал ему словом и делом, пока, наконец, не скончался в глубокой старости. Тогда у молодого Франческо вспыхнули опять гордость и самомнение, словно огонь, долго таившийся под пеплом. Он считал себя величайшим из современных живописцев и, объединяя представление о достигнутой им высокой степени совершенства с воспоминанием о царственном своем происхождении, называл себя сам царственным живописцем. Франческо позволял себе презрительно отзываться даже о своем учителе, покойном Леонардо да Винчи, и, отступив от благочестивой простоты его стиля, создал себе новую манеру в живописи, ослеплявшую глаза толпы красотою фигур и блеском колорита. Преувеличенные похвалы этой толпы еще более развивали в нем тщеславие и самомнение. Случилось так, что он попал в Риме в кружок разнузданной, распутной молодежи. Желая занимать везде первое место, он оказался и там самым дерзновенным пловцом по бурным волнам порока. Совращенные с истинного пути обманчивой прелестью искусства юноши, во главе которых стоял Франческо, образовали тайное общество. Преступно осмеивая христианство, они подражали обычаям древних греков и вместе с девушками, утратившими всякий стыд, устраивали греховные и позорные пиршества. В числе их было несколько живописцев и много скульпторов, признававших только древнее искусство и осмеивавших все, созданное и выполненное новыми художниками под влиянием христианской религии. Франческо, в греховном своем энтузиазме, написал много картин из лживого мира древних басен. Никто не умел так живо и естественно, как он, изображать сладострастную женскую красоту. Франческо заимствовал у живых моделей колорит, а у древних мраморных статуй дивную прелесть и грацию форм. Вместо того чтоб продолжать в церквах и монастырях изучение великолепных картин древних богобоязненных художников и запечатлевать в своей душе созданные ими образы, он старательно писал этюды со статуй языческих богов и богинь. Особенно сильное впечатление производила на него знаменитая статуя Венеры, образ которой он постоянно носил в своей душе. Пенсия, которую Зенобио посылал своему брату, раз как-то не дошла до него в обычный срок. Вследствие этого случилось, что Франческо, быстро проживавший при своей беспутной жизни крупные суммы, которые он зарабатывал, остался без денег, а между тем не хотел отказаться от образа жизни, вошедшего у него уже в привычку. Он вспомнил тогда, что один капуцинский монастырь давно уже заказал ему запрестольный образ св. Розалии, обещая заплатить за этот образ щедрое вознаграждение. Франческо питал такое отвращение ко всем христианским святым, что сперва не хотел писать этот образ, но теперь он решил закончить его как можно скорее, чтоб получить деньги. К тому же у него явилась мысль надругаться над святою, изобразив ее совершенно нагой, с формами и лицом языческой богини Венеры, образ которой запечатлелся неизгладимо в его душе. Сделанный им набросок запрестольного образа оказался чрезвычайно удачным.