Станислав Романов - Самая страшная книга 2020 [антология, litres]

Количество необитаемых домов, по сравнению с тем, что помнилось Родиону, явно увеличилось. А еще неподалеку от окраины поселка появился длинный глубокий овраг, из которого шел какой-то белый дым.

– Что это? – спросил Родион у водителя. – Ну, провал вон там.

– Так землетрясение сильное же было, два года тому назад. Никто на всем острове ничего похожего не припомнит. Полгода все во времянках жили, боялись, что еще тряханет. Но ни один дом не рухнул, представляете? Во строили при Советах! А трясло – аж земля треснула.

– Почему дымит?

– Да пар это. Там, внизу, горячий источник образовался. Вы туда к краю не ходите – провалиться можно. Сваритесь вкрутую. К тому же пар ядовитый какой-то. Там еще газы подземные выходят.

– Ну ни фига себе! И даже забором не обнесли! – азартно восхитился Костя. Родион чуть не поморщился.

– Стройматериалы тут на вес золота, – сухо заметил водитель и остановил машину. – Ну все, приехали. Дольше трех дней торчать тут не советую. В конце недели обещают сильный шторм. Застрять можете надолго. Я пережду прилив и вечером уеду, до темноты должен успеть. Если через три дня попутку не найдете – звоните, заберу. Такса та же.

– А разве вы не тут живете? – спросил Костя, выгружая рюкзаки.

– Жил раньше. Уехал после землетрясения. Вот скажите, у вас есть цель в жизни?

– Конечно. Репортажи хочу крутые делать.

Родион промолчал. Любые цели у него остались в прошлом. Его будущее было так же бессмысленно, как у заброшенных зданий поселка.

– И у меня есть, – сказал водитель. – Жена вот, да дочка скоро замуж выйдет. Внуков хочу нянчить. Дом свой хочу построить. А это место не любит тех, у кого в жизни есть смысл.

«Смысл». Снова это отвратительное слово. Еще год назад в жизни Родиона вроде как было полно смысла, да теперь он весь слился.

– Зря вас черт сюда понес, – вдруг в сердцах сказал водитель. – Тут и раньше все было как после атомной войны, а сейчас так вообще… В «заброшки» не суйтесь. Там, говорят, опасно.

– Отчего? – спросил Родион. – Все детство в них с пацанами шастал.

– Ну как хотите, – водитель только рукой махнул.

Проснулся Родион от тишины. После многолетней привычки к шуму мегаполиса – даже в тихом квартале престижных новостроек круглые сутки был слышен отдаленный гул автострады – тишина казалась неестественной, будто в комнате со звукоизоляционными стенами или будто вдруг лишился слуха. Засыпал Родион под ютубовское бормотание с Костиного телефона, то и дело подвисавшее, – против ожидания, связь здесь была, пробивался даже плохонький мобильный Интернет – а теперь, с пробуждением, тишина ударила по ушам, будто две огромные ладони.

Родион подошел к окну. Вид, знакомый едва ли не на ощупь. Все детство он видел из окон разные вариации этой картины. Череда редко поставленных приземистых трехэтажек, дальние – «заброшки». Между домами – сколоченные из чего попало либо сделанные из пустых цистерн сарайчики-времянки, жилища на периоды землетрясений, кладовки во все остальное время. Разнотравье с островками курильского бамбука, искореженные ветрами плохо прижившиеся деревца, посаженные еще при основании поселка. Туман. Деревянные рамы сочили сырость: пластиковые здесь были роскошью. Приютил Родиона и Костю сослуживец отца, одинокий и нищий военный пенсионер. Оказалось, он уже с утра напивается на кухне – в точности как отец в последние годы жизни. Молчаливый, безразличный, с больной распухшей ногой, на которую он прямо сквозь штанину без конца прикладывал компрессы из той же водки. Родион только молча поглядел на это дело и подумал, что ему самому въевшаяся в каждую жилу Москва уже не дала бы тут выжить. Он бы даже не пил – он бы тут просто повесился.

А Москва когда-то встретила его с распростертыми объятиями. Ему прочили будущее блестящего хирурга, и когда Родион ушел в пластическую хирургию – прежде всего потому, что в этой области гарантированно водились деньги, – кое-кто из сокурсников, да и учителей, исплевался ядом: мол, променял талант на шелест купюр. Вместо того чтобы спасать жизни, взялся «перекраивать огребальники скучающим бабам». Объективно, это было не совсем так: все же часть пластических операций делается по медицинским показаниям, да и простая «блажь» порой действительно меняет жизнь человека к лучшему, избавляя от давнего комплекса. Но Родион не спорил. Он был доволен собой. Мечтал вырваться из захолустья и нищеты – и сделал это. Знал бы заранее, куда его приведет пластическая хирургия, так лучше бы все эти годы в государственной больнице челюстно-лицевым хирургом работал. Может, и заговорил бы, задобрил как-то, зацементировал незримую трещину.

Но тогда он о подобном вовсе не думал. Он прославился как молодой, но отличный специалист по ринопластике – изменению формы носа. Сложная, тонкая работа, успешно практикующих по всей стране знают поименно. Дорогая частная клиника, богатые и, что важно, довольные результатом клиенты, отличный заработок. Успех не ударил Родиону в голову, он аккуратно обращался с деньгами и еще более бережно – со своей личной жизнью, хотя на него, эффектного шатена фотогеничной наружности, находилось много охотниц. Долго выбирал, вдумчиво приглядывался, нашел свою красавицу Наташку, не пустоголовую малолетку, а умницу и ровесницу, терпеливо ухаживал. Он мечтал обо всем том, чего не было у его отца – не только о достатке, но прежде всего о крепкой счастливой семье. Все вроде бы складывалось. До поры.

…Экскурсия по родному поселку заняла от силы три часа. Родион шел по влажным от моросящего дождя плитам «централки», в которых он знал когда-то каждую трещину (новых изрядно прибавилось), и монотонно говорил Косте:

– Жилой дом. Этот тоже жилой… наполовину. А тут когда-то жил только один мужик, бывший военный… надо же, окна на месте, значит, до сих пор живет. А это «заброшка». Вот еще «заброшка»… после землетрясения в середине девяностых ее хотели взорвать как аварийную. Взрывали-взрывали, а она до сих пор стоит. А вон ворота военной части. Закрыты, странно. В Интернете написано, что она уже несколько лет как расформирована. А вот тут, в бывшей казарме, школа, здесь я учился.

Костя то и дело отбегал в сторону в поисках наиболее удачного кадра. Выбирал, разумеется, наиболее шокирующие и унылые вещи, способные гарантированно вогнать интеллигентную аудиторию его интернет-портала в состояние праведного негодования и в общий депрессивно-философский настрой, выражающийся в бесконечном муссировании темы на «Фейсбуке». Бетонные блоки и торчащие куски ржавой проволоки рядом с детской площадкой, безобразно замусоренные подъезды, истрепанный выцветший флаг у войсковой части на фоне туманной мглы (тут из будки у КПП внезапно вышел военный – значит, часть все-таки еще существовала – и потребовал от Кости удалить несколько кадров с фотоаппарата, отчего Родион почувствовал легкое злорадство).