Станислав Романов - Самая страшная книга 2020 [антология, litres]

Неяркие огни многоэтажек в отдалении…

– Ребята, дайте пройти.

– Не, ты не фанат – ты ведущий, в натуре… Тяга, Колкий, верняк же?

Его собственный кивок, хищная ухмылка Колкого…

– Ты, клоун, пацанам в детство вернуться не даешь. А это – святое, а ты на него ссышь.

Алый как кровь и почти пустой мешок на плече человека в костюме Деда Мороза. Его неуклюжая попытка убежать, стремительный прыжок и подножка Градуса, ватный звук упавшего тела…

– Ребята, зря!

Квадратный носок ботинка Градуса, расплющивший губы незнакомца.

– Глохни, падла! Братва, топчи ушлепка!

Две фигуры, остервенело пинающие лежащего, который даже не пробовал подтянуть колени к груди, закрыться руками, словно ему было все равно, что с ним происходит. И он сам, опасливо обшаривающий пьяноватым взглядом окрестности в поисках случайных свидетелей…

Назойливый иллюзорно-целлулоидный рой в голове наконец-то исчез. Тягачев остался лежать в прежней позе, глядя в потолок и монотонно повторяя про себя: «Неделя… Неделя…»

Костюм все так же вызывал у Тараса страх, густо приправленный отвращением. Тот, как и мешок, был сделан из материала, очень напоминавшего кожу – прочную, но удивительно мягкую, бархатистую. Тягачев как-то сразу вбил себе в голову и до сих пор не мог отделаться от впечатления, что она – человеческая. Изрядная – с кожуру грейпфрута – толщина его убеждения не поколебала. «Несколько слоев скрепили, мразоты».

Но страшно, большей частью, Тягачеву было не от этого. Ему неотвязно казалось, что наряд – живой. Что-то наподобие организма, зачем-то принявшего именно такой вид.

По правде говоря, за то время, что выпадало носить его, Тарас не заметил ничего, способного расставить жирные точки над «ё»: «Ты не попутался, братуха. Эта хрень – не палец в жопе: здесь все мутно и стремно, в натуре». Костюм как костюм. Мешок как мешок.

И все же ерзала в подсознании паскудная заноза, упорно не позволявшая даже предположить, что это – просто костюм. Пару раз Тягачев пытался избавиться от нее, упорно вдалбливая себе, что человеческая кожа – это одно, а неизвестный организм – другое, и уживаться в одном флаконе они попросту не могут, но помогало слабо и ненадолго. Иногда отчаянно хотелось верить, что к имеющимся трудностям попросту прицепилась шизофрения или паранойя, но эта «палочка-выручалочка» ломалась к чертовой матери сразу же после того, как Тягачеву приходило время влезать в красно-белое одеяние…

Он всегда надевал под него штаны, рубашку, свитер, носки потолще, даже шапку и рукавицы натягивал на подшлемник и нитяные перчатки, чтобы избежать прикосновения к коже. И все равно – никак не хотело умирать ощущение, что он – человек, который позволяет пчелам облеплять себя. Только у его «пчел» не было названия, они старательно и успешно притворялись неживыми, и Тягачев не знал, на что они способны.

Вот и сейчас ему дико хотелось открыть входную дверь и пинком отправить аккуратную стопку одежды, мешок и валенки на площадку. Он глухо зарычал сквозь зубы и начал натягивать штаны, твердя, как заевшая пластинка:

– Носи, или будет хуже… Носи, или будет хуже…

Память вновь проколола пласты дней. Эту встречу Тягачев хотел забыть еще сильнее, чем Колкого с Градусом, вошедших в раж и поочередно прыгающих неподвижно лежащему человеку на голову и грудь.

Его окликнули сзади – негромко, равнодушно:

– Тяга!

Тарас машинально повернулся. Спустя секунду нахлынуло ощущение, что вместо мышц под кожу утрамбовали мелкого, покрытого изморозью щебня, и тело стало непослушным, чужим.

Фигура в костюме Деда Мороза замерла шагах в трех. Огромная, невероятно длиннорукая, казалось – она могла дотянуться до Тягачева, не сходя с места. Пустой на три четверти мешок лежал на земле, и Тарас подумал, что сейчас гигант схватит его за ноги, за руки, сломает пополам и затолкает в темное, выстуженное тридцатиградусным морозом нутро, к сверткам и коробочкам.

Лица Тягачев не видел, фигура почти заслоняла собой ближайший фонарь, а два следующих светили еле-еле, часто мерцая и грозя погаснуть в любой миг. Из-за этого у Тараса возникло ощущение, что между воротом тулупа и шапкой нет ничего, кроме непроницаемо-темной пустоты.

– Если хочешь жить – слушай, – так же равнодушно донеслось из нее. – Уйдешь – скоро умрешь. Как твои приятели.

Свой ответ, писклявый и заискивающий до омерзения, Тягачев услышал будто со стороны:

– Непоняточка вылезла… Не при делах я.

Шапка еле заметно качнулась, и в уши Тарасу вонзился крик: надсадный, захлебывающийся. Он тут же оборвался, но затишье было недолгим. Потом зазвучал шепот – срывающийся, полубезумный, и Тягачев с ужасом узнал голос Колкого. «Не надо… Нет, нет, не хочу…» Слова быстро сменились бессвязным бормотанием, в него тут же вплелось частое, беспорядочное постукивание, как будто на стекло пригоршнями кидали крупный сушеный горох, и приятель закричал снова, еще страшнее.

Он быстро смолк, и Тарас услышал, как орет Градус. Громче, чем надрывался лет семь назад, когда опрокинул себе на босые ноги только что вскипевший чайник без крышки. Судя по всему, сейчас Градуса жрали заживо. А может, тянули за яйца, одновременно полосуя их тупым ножом. Или… дальше Тягачев даже не хотел представлять.

Шапка снова качнулась, и наступила тишина.

– Хватит, нет? – тон Деда Мороза был прежним. – Если надо, могу показать, что с кем стряслось…

Тягачев торопливо, мелко замотал головой, панически боясь, что гигант примет бездействие за согласие и – покажет… После услышанного он верил собеседнику безоговорочно и понимал, как теперь похож на марионетку, все нити которой – в его руках. Захочет – отпустит, а может – сплетет из них же удавку, и…

– Жить хочешь?

Тарас хотел крикнуть «да», но горло сжало спазмом, и он начал кивать – еще быстрее, чем мотал головой.

– Сейчас идешь домой, – Тягачев превратился в столб, ловя каждое слово. – Там будет костюм, как у меня. Надеваешь его, вынимаешь адрес из кармана, находишь, где это, мешок с собой – и туда. Звонишь или стучишься, подарок вручаешь и уходишь. Поздравлять или вообще что-то говорить – не надо. Потом достаешь другой, и все то же самое. Если вдруг пригласят зайти – заходишь, подарок так же отдаешь и делаешь, что скажут… Сам не уходишь, что бы ни увидел, иначе пожалеешь. Ждешь, когда отпустят. Пока адреса не кончатся – никаких передышек. Тридцать первого вечером костюм исчезнет, и отдыхай до следующего декабря…

– Почему… я? – еле слышно, сипло выдавил Тягачев.

Дед Мороз легонько пожал плечами:

– Потому что ты никогда не подозревал, что не всё в жизни – то, чем кажется. Изнанка бывает совсем другая: правила, по которым оно существует. И нарушать их – себе дороже. Все, дальше сам решай, как и что.