Станислав Романов - Самая страшная книга 2020 [антология, litres]

Протянул ее толстяку. Тот внезапно замялся, в скупой ухмылке, как показалось Тарасу, мелькнуло что-то виноватое:

– Ты, слушай… Скажи там своим, потом доделаю, что должен. Просто не успел. Ну, ты понимаешь, со всяким может быть…

К концу фразы тон стал прежним – хозяйским, не принимающим возражений. Тягачев растерянно пожал плечами, не зная, как быть – ответить, что не в курсе, кому это передать, или ограничиться кивком.

Верх коробки резко вздулся угловатым пузырем. И тут же лопнул с коротким, сухим треском. Тягачев даже не успел испугаться, глядя, как из подарка на майку толстяка стремительно плеснуло черным, глянцевым, похожим на расплавленную смолу.

Тарас отшвырнул ставшую невесомой коробку в угол прихожей, отскочил к стене. Толстяк вскрикнул – тоненько, без страха, скорее удивленно. Грузно, неуклюже шарахнулся в другую сторону, задев плечом дверной косяк. Скрюченные пальцы потянулись к груди.

«Смола» мгновенно перетекла выше, полностью облепив ему голову, глянец потускнел, уступив место матовости. Толстяк дернулся, как будто сгреб обеими руками оголенный электропровод, отчаянно затряс головой, словно желая избавиться от существа. Рот широко открылся, но сквозь черную маску, идеально повторяющую черты лица, не проникло ни звука. Она вдруг пошла частыми пузыриками, и Тягачев увидел, как нос и уши начали съеживаться, будто «смола» плавила человеческую плоть.

Тягачев ждал, что существо оставит толстяка без головы, но не угадал. Через несколько секунд «смола» поменяла форму одним плавным, быстрым движением. Теперь она напоминала бугристую сколопендру – длиной сантиметров тридцать и толщиной с багет. По бокам нетерпеливо подрагивали короткие, похожие на бахрому то ли ножки, то ли щупальца. Лицо толстяка стало лишенной кожи заготовкой – без носа, с изуродованными губами, обмазанной слоем желтоватого, с кровяными прожилками жира. Слепо, бесцельно ворочались лишенные век глаза.

Существо шустро, кляпом скользнуло в открытый рот, обрывая набирающий силу крик. Еще секунда, и оно оказалась во рту целиком. На шее толстяка жутким узором проступили жилы, отчетливо обрисовался, вылез из-под складок кадык: существо пропихивалось дальше, в желудок.

Толстяк сжал шею ладонями, как будто хотел выдавить «сколопендру» обратно. Жир на лице начал расцветать красным. Рот был открыт так широко, что Тарасу казалось – он вот-вот порвется, трещины пойдут дальше и верхняя часть головы запрокинется назад, как в фильме ужасов с прочно забытым названием…

Потом толстяк выдохнул – негромко, сипло. И начал оседать на пол бесформенной грудой, как будто из него вынули все кости. Шея стала прежней, но он так и не закричал, изо рта вырывался лишь глухой хрип, словно существо повредило ему голосовые связки.

Живот медленно заколыхался. Тягачев подумал, что забравшаяся в пищевод «сколопендра» хочет выбраться назад, но иным путем. Подтверждая эту мысль, на майке толстяка, чуть ниже солнечного сплетения, проступила кровь, пятно размером с пятирублевую монету. Спустя несколько секунд такое же пятно появилось левее и ниже. Еще через несколько – третье, четвертое…

Полное впечатление, что перед тем, как выбраться, «сколопендра» решила превратить живот толстяка в дуршлаг. Самым жутким для Тягачева было то, что хозяин квартиры до сих пор не умер: грудь двигалась в такт неровному, булькающему дыханию. Изо рта потянулась красная, быстро расширяющаяся струйка.

Она сумела разрушить состояние, державшее Тараса на месте. Тягачев метнулся к двери, запутался в полах тулупа и с треском своротил коричневую пластиковую обувницу. Тут же вскочил, краем глаза следя за майкой толстяка, на которой почти не осталось серого. Крутить небольшую рубчатую головку замка в рукавице было неудобно, он лихорадочно стащил ее зубами, прикусив палец.

Открыл дверь. Спохватился, поднял мешок с пола, затолкал рукавицу в карман, выбежал из квартиры. Хлопнул дверью и запрыгал вниз через две ступеньки, даже не думая проверять, закрылась ли дверь или толстяка сможет обнаружить первый же проходящий мимо…

Выскочил из подъезда, чуть не протаранив маленькую худощавую женщину лет пятидесяти в длинном зеленом пуховике, тащившую два туго набитых пакета из «Пятерочки». Она охнула и в последний момент отшагнула к сугробу, громоздившемуся сбоку от узенькой тропинки. Тарас промчался мимо, вскользь зацепив коленом пакет, свернул влево и побежал дальше, не слушая возмущенных выкриков.

Он не знал, сколько одолел – километр, два или больше… Пропитанный страхом мир сузился до тротуаров и дорожек, по которым Тягачев бежал, а слева и справа не было ничего, кроме кишащей «сколопендрами» тьмы.

Тарас сбавил шаг лишь после того, как увидел, что идущая навстречу пожилая, хорошо одетая пара опасливо отпрянула к стене дома, словно повстречала не человека в костюме Деда Мороза, а голого лепрекона, оседлавшего собачий скелет.

– Прос… тите… – хрипло выдохнул Тягачев и попытался улыбнуться. – С насту… пающим…

Судя по тому, что лица у пары стали совсем уж обморочными, улыбка вышла еще та. Тягачев отвернулся и зашагал прочь, тяжело дыша и рыская взглядом в поисках места, где можно перевести дух. Тише, спокойнее… Еще не хватало внимание патрульных ментов привлечь.

Через несколько минут он присел на засыпанную снегом лавочку в крохотном сквере и уставился в одну точку. Память не дала передышки, сразу же вернув его в квартиру толстяка. На воспоминание наслоилась омерзительная мелкая дрожь, ставшая, казалось, второй кожей…

Он лихорадочно искал зацепку, которая помогла бы отделаться от ощущения, что, покинув брюхо толстяка, «сколопендра» бросилась бы на него. Оно не желало исчезать или притупляться, и опорой ему служила единственная мысль: «Меня некому было бы отпускать».

Сказанных толстяком фраз Тягачеву вполне хватило, чтобы догадаться – тот сам виноват в своей смерти. «Работодатели» не простили несерьезного отношения к себе, поквитавшись с должником так, как умеют лучше всего…

Несмотря на пережитое – Тарас понимал их. Крохотный закуток сознания, не потерявший способность рассуждать цинично и здраво, занял сторону силы, на которую Тягачев уже пять лет трудился бесплатным курьером. Толстяк был из сучьей, наглой породы: таким палец даже в рот класть не надо – просто показать. А когда слабину дашь и чуть зазеваешься – с головой проглотят. Давиться будут, отрыгивать, но не успокоятся, пока не сожрут…

«Меня-то за что?! – Тягачев до боли сжал кулаки, словно пытался раздавить вопрос-скорлупу, скрывавшую ответ. – Я ж все как обычно делал! За что, суки, пидоры…»

Он не выдержал и заплакал. Громко, навзрыд, иногда срываясь на утробный кашель, пачкая усы и бороду слюнями, соплями.